Сердце двушки - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Емец cтр.№ 72

– А одеяла зачем? – спросила Наста.

– Голуби пачкают! Мойщиков два раза в неделю вызываем! – с досадой сказал Крейн.

– Голуби – это счастье. Просто вы не умеете их правильно готовить, – сказала Наста.

«Позитивная гвардия» натянуто засмеялась. Она не знала, шутит Наста или нет, но считала своим долгом как-нибудь отреагировать.

Зю соорудила чай. Заварной чайник отсутствовал – он недавно разбился, – и его роль выполняла банка из-под огурцов, в которую наливали кипяток и засыпали заварку, процеживая это все через чистый носок. Эта деталь Насте особенно понравилась – в ней было нечто живое и шныровское. А вот Юрий фон Крейн чем-то смахивал на Афанасия. В нем был такой же капризный аристократизм и так же где-то рядом засадным полком угадывалась умная мамочка. Только у фон Крейна не было самоугрызений Афанасия и вообще взгляда на себя на стороны. Он был крайне самодовольный тип.

«Позитивная гвардия», как вскоре обнаружилось, к приходу гостей подготовилась плохо. Все, что она сделала, – сбросила со стульев вещи, чтобы на них можно было сесть. Павел Тархов после долгих рысканий в холодильнике и по шкафчикам ухитрился отыскать банку лечо и теперь ложкой раскладывал его по пяти тарелкам.

– Выглядит вкусно! – вежливо сказал Гамов и, попросив разрешения добавить кое-что от себя, чтобы не стеснять хозяев, заказал по телефону суши и пиццу.

Зю рассказала, что в арт-салон к ее родителям вчера явились две мрачные девушки с макетными ножами в руках и сказали: «Мы пришли клеить мужика!» Родители ужасно испугались и стали вспоминать, где тут тревожная кнопка. И что же вы думаете? Оказалось, художницы! Мужика они вывели по частям на принтере и склеили из коробок!

Наста расхохоталась. На время она забыла о Витяре, о котором думала всю дорогу. Позвонить же в ШНыр Афанасию, Родиону или Максу не могла из-за того, что рядом был Гамов. Ну не смешно ли! Любишь человека – но впустить его во что-то сокровенное, например просто поделиться с ним тем, что тебя волнует, не можешь. И даже позвонить при нем не решаешься.

Привезли суши. Лихо орудуя китайскими палочками, Юрий фон Крейн стал развивать теорию, что человеческое поведение предсказуемо. Достаточно представить координатную прямую и распределить на ней все виды человеческой деятельности в зависимости от того, сколько удовольствия или неудовольствия они доставляют. Например, перенести мешок цемента на шестой этаж без лифта – десять единиц дискомфорта. Позвонить по телефону неприятному человеку – пять единиц дискомфорта. Вынести мусор – минус один. Съесть конфету – одна единица радости: координата плюс один. Выиграть в лотерею – плюс пять. Примеры, разумеется, глупые, но суть не в том, а в том, что эта шкала во многом определяет наш выбор.

– А если у одного человека перенести цемент – минус два. А сделать неприятный звонок – минус десять? – спросила Наста.

– Да, у каждого шкала своя. И даже не на всю жизнь одна, потому что навыки прокачиваются, – легко согласился фон Крейн. – Условно говоря, первый мешок ты перенесешь с координатой негатива минус десять. Может, даже минус сто. А если будешь переносить их ежедневно – привыкнешь и координата станет минус один. И наоборот: если будешь выигрывать в лотерею каждый день – радость уменьшится. Вместо плюс тысяча станет плюс один или даже ноль. Кроме того, существуют еще баги сознания. Ну, типа удовольствий, которые оплачиваются отложенными неудовольствиями. Допустим, выпить лишний бокал и потом весь следующий день ощущать себя тупым. Координата на самом деле минус двадцать, но мозгу в первый момент кажется, что это плюс двадцать! Явный баг.

Наста слушала фон Крейна, кивала и ела. Голос у него был убаюкивающий, да еще накладывался на удовольствие от еды. Координата счастья сразу становилась где-то плюс восемь, если не плюс десять. Внезапно перед Настой выросло обеспокоенное лицо Гамова:

– Эй-эй-эй! Слушай! Ты одна слопала весь имбирь!

– Чего? – удивилась Наста и внезапно обнаружила у себя в руках пластиковую коробочку с имбирем.

Когда пицца и суши были съедены, все отправились гулять. Дошли до Красной площади, через мост перешли на Софийскую набережную и вернулись через Большой Каменный мост, про который Павел Тархов заявил, что он на самом деле бетонный, и полчаса спорил по этому поводу с Крейном. У Гамова от холода заалел носик. Он заходил во все подряд кондитерские и покупал латте с зефиром.

Зю грызла трубку, хохотала басом и отпускала выражения, которые порой позволяет себе капитан дальнего плавания. Однако когда Наста сказала ей: «Ты меня заулыбала!» – Зю притворилась смертельно обиженной. К тому времени Наста уже разобралась, что Зю была влюблена в Гамова, но влюблена по сложному, путаному и безнадежному сценарию.

Павел Тархов купил палку копченой колбасы, и все вместе они съели ее на Большом Каменном мосту. Параллельно Тархов вспоминал все боевики, которые снимались здесь в последние годы. Их оказалось довольно много. Наста удивилась, как хорошо Тархов знает кино. Вот только сюжеты у фильмов, которые он порывался пересказывать, были трафаретные. Агент, убивший с полтысячи человек и достигший определенного опыта, перековывается и становится хорошим. И в нравственных целях начинает убивать тех убийц, которые пока еще не убили своих пяти сотен, а только стремятся к далекому идеалу.

Гамов и фон Крейн подтрунивали над Тарховым. Тархов старался быть искренним, путано объяснял то, что чувствовал, спорил по пустякам и оттого был нелеп. Гамов и фон Крейн, напротив, отделывались вежливыми, гладкими, правильными, всеми разделяемыми суждениями.

– Ну вот! – сказал Тархов убито. – Надо мной опять все смеются! А вообще меня всегда спасало, что я радостный дурак. Злобных дураков никто не любит, а перед радостными жизнь распахивается.

Наста подумала, что Тархов ей нравится. Он был вполне такой в шныровском стиле персонаж. Но все равно к концу прогулки Наста устала от общества «позитивной гвардии» и стала делать Гамову знаки, намекая, что можно бы и откланяться, но Гамову хотелось еще гостить.

И вновь они очутились в переулке рядом с Тверской. Едва Наста оказалась в тепле и присела на кресло, как ее мысли начали уплывать. Наста закрыла глаза – и куда-то провалилась. Успела даже увидеть короткий сон. Что-то такое бестолковое и прерывистое. Будто Гамов обнимает ее, а его руки обматывают ее как скотч. Она выпутывается, выпутывается, а они все обматывают и обматывают. Проснулась Наста от звука голосов. Она лежала все в том же кресле, бережно укрытая пледом. «Позитивная гвардия» и Гамов переместились за небольшой столик, низко над которым висела лампа, разливающая желтый свет.

Зю стояла у кофейной машины и с лицом лермонтовского артиллериста забивала в ее дуло кофейный заряд. Юрий фон Крейн «втыкал» в телефон. Павел Тархов выдавил в чай столько сгущенки, что она перестала растворяться.

Наста собралась уже как-то показать, что она проснулась, но тут Зю громко произнесла:

– Бедный-бедный Женя!

– И почему же Женя бедный? – незаинтересованным тоном прирожденного провокатора спросил Юрий фон Крейн.