Свято место пусто не бывает: история советского атеизма - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Смолкин cтр.№ 74

Но реальная опасность «примитивного» атеизма состояла в том, что он отпугивал свою целевую аудиторию и в конечном итоге отталкивал именно тех людей, на которых атеисты стремились воздействовать: Стельмаков упоминал лектора по атеизму, бывшего сотрудника КГБ, который даже на самого обычного баптиста смотрел как на врага, и отмечал, что пропагандисты в целом склонны смотреть на верующих как на политически неблагонадежных, потенциально опасных людей. Но в таких условиях, отмечал он, никакая атеистическая работа невозможна, потому что после таких атеистических мероприятий верующие скажут: мы принимаем коммунистическую идеологию, но не в такой форме ⁵⁹⁹.

Еще один пропагандист заметил, что советские атеисты поднимают мировоззренческие вопросы впервые, тогда как все религии «задолго до них ставили подобные вопросы». Тем не менее больше всего его беспокоило, что марксистско-ленинскому учению недостает содержательного духовного компонента. Когда верующие спрашивают, что атеисты могут им дать взамен религии, констатировал он, атеисты предлагают только научную статистику или философию и больше ничего ⁶⁰⁰.

Коммунистическая идеология сулила блестящие перспективы, но внутренний мир советских людей оставался полным противоречий и повседневных проблем. Борис Марьянов, ответственный секретарь редакции журнала, отмечал, что необходимо больше писать о «трагедии душевного мира». Недостаточно обращаться к человеку вообще; атеисты должны обсуждать конкретный духовный опыт. Как сформулировал это Сумарев, «„Мир человека“ – это, пожалуй, более подходящее название… Но нет человека вообще, а есть конкретный человек. К какому человеку мы будем обращаться. Мы часто говорим о верующем человеке, но забываем, что он не существует в нашем обществе изолированно, и если его окружение идет в ногу с жизнью, то его легче оторвать от верующих и легче воспитывать в духе нашей коммунистической морали». Сумарев настаивал, что недостатки атеистической пропаганды воплощают в себе более общие проблемы советской системы. Он побуждал работать над «эмоциональной насыщенностью» пропаганды. «Недостаток научно-атеистической пропаганды заключается в том, что мы ее крайне засушили, – отмечал он, – она крайне бедна в эмоциональном отношении, а верующий человек живет чувствами». По мнению Сумарева, «не должны стоять в стороне от этой пропаганды писатели, художники, музыканты, а вопрос об атеистических традициях в искусстве совершенно не разработан» ⁶⁰¹.

Формирование позитивного содержания научного атеизма было не просто теоретическим вопросом. Это затрагивало саму ткань повседневной жизни, поскольку любое проявление бюрократического равнодушия к людям подрывало веру в обещания советской коммунистической идеологии. А. Т. Москаленко, работавший в Сибирском отделении Академии наук СССР, подчеркивал, что журнал должен уделять внимание субъективному жизненному опыту советских людей.

Советский атеизм, таким образом, столкнулся с трудностями в двух отношениях: в повседневной жизни, поскольку местные органы власти не могли удовлетворить индивидуальные жалобы (что побуждало обычных советских женщин, разочаровавшись в советских учреждениях, «идти в секту»), и в поиске ответов на экзистенциальные вопросы, как в том случае, когда образцовый рабочий, член партии с длительным стажем, перед смертью зовет священника и «отдает свой партийный билет, уходит в секту». С учетом того, сколь широкомасштабны были задачи советского атеистического проекта, показательно, что Москаленко описывает поставленную им проблему практически словами Достоевского: точно так же, как Иван Карамазов возвращал свой «билет» на вход в будущую гармонию, потому что не мог смириться с неразрешимыми противоречиями религии, член партии «отдает свой билет» на пороге смерти, отвергая советский строй и мировоззрение.

В своей идеологической основе коммунистический проект сулил эмансипацию человека через гармонизацию социальных отношений и избавление индивида от отчуждения. Обещанный коммунистической идеологией светский вариант «спасения» должен был уничтожить саму потребность в религии: коммунистическое общество должно стать столь справедливым и гуманным, что «опиум народа» больше не понадобится. Но в конце 1960‐х гг., когда в центре советской идеологии оказалась задача воспитания человека новой коммунистической формации, реальный советский человек по-прежнему обращался к религии – что наводило на еретические размышления о том, не коренятся ли причины сохранения религии в самóм советском социалистическом обществе. Пока местные органы власти отказывают в помощи женщине, историю которой рассказал Москаленко, религия будет препятствовать переходу советских граждан на позиции коммунистической идеологии. Даже самый примерный советский человек в свой последний час мог вернуть партийный билет.

Дискуссия, разгоревшаяся в редакции журнала «Наука и религия», не только характеризовала направления развития советского атеизма, но и изменяла их. Изучение религиозности в советском обществе позволило обнаружить феномен «модернизированной» религии и выявить недостатки различных стратегий борьбы с ней – противопоставления науки и религии или изображения религии как политически реакционной силы. Более того, интерес рядовых людей к вопросам духовной жизни побудил редакцию журнала сместить фокус внимания на мировоззренческие вопросы, и в результате к началу 1970‐х гг. одной из важнейших функций журнала стала пропаганда позитивного мировоззренческого содержания научного атеизма ⁶⁰³. Анатолий Иванов, возглавлявший редакцию журнала в 1968–1982 гг., размышлял об этом так: