Свято место пусто не бывает: история советского атеизма - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Смолкин cтр.№ 42

Во время партийных собраний на местах люди спрашивали, разрешено ли тем коммунистам, которые проживают вместе с верующими членами семьи, держать дома иконы, почему так много советских офицеров посещают церковь, почему коммунистов, соблюдающих религиозные обряды, не исключили из партии, означает ли новое постановление, что всем молодым людям теперь разрешено венчаться в церкви, почему в Советском Союзе до сих пор действуют семинарии и почему государство не может просто закрыть все церкви и покончить с этим ³¹². В то же время в докладах с мест отмечалось, что некоторые местные чиновники, как представляется, «неверно понимают постановление». Один рабочий выразил это мнение, говоря о праве на участие в религиозных обрядах: «В последнее время в газетах стали много писать, осуждая тех, что пошел в кумовья или крестил в церкви ребенка. Кому какое дело до этого? Лишь бы на производстве честно работать. Это дело совести каждого, о чем записано в нашей Конституции. Людям надо разъяснять их неправильное мировоззрение, но нельзя за это преследовать». Других критиковали за то, что они впадают в противоположную крайность и понимают постановление «как свободу отправления религиозных верований членами и кандидатами в члены партии». Колхозника из Липецка по фамилии Маленков привела в ярость мысль о том, что необходимо уважать права духовенства: «И чего мы нянчимся с попами? Собрать бы их всех да и прибрать к рукам. И уж если этого сделать нельзя, то ведь можно дать указание патриарху, чтобы он выпустил всем попам такой приказ, после которого они прекратили бы свою работу. А то получается, что у нас одновременно существуют две идеологии» ³¹³. В целом кампания 1954 г. несла в себе двойственный смысл и порождала замешательство. Существование «двух идеологий одновременно» допускало широкий спектр мнений относительно места и значения религии в жизни советского общества.

После антирелигиозной кампании 1954 г. с ее противоречивыми результатами партия отступила с религиозного фронта. Но вторичное вторжение советского государства в сферу религии проливает свет не столько на вопросы, на которые оно ответило, сколько на вопросы, которые оно поставило. Перефразируя слова латвийского священника, можно было бы спросить: почему партия ломится в открытую дверь? Иными словами, почему – учитывая политическую лояльность большинства религиозных организаций и приверженность партии марксизму-ленинизму – после смерти Сталина религия снова оказалась проблемой? Чтобы дать ответ на этот вопрос, полезно вернуться к Бонч-Бруевичу. Выступая на собрании в Академии наук вскоре после выхода ноябрьского постановления ЦК КПСС, Бонч-Бруевич осудил отступление партии от атеизма. Он вспомнил, что во время своей недавней поездки в Ленинград «поразился громадным количеством ремонтируемых церквей», но когда пришел в областной комитет партии спросить, что за «богомольный город» они строят, местные функционеры отвечали ему уклончиво. «Оказывается, – продолжал Бонч-Бруевич – что, очевидно патриарх, через своих людей, вхожих в ГИОПС [Государственную инспекцию по охране памятников старины], получил разрешение реставрировать эти церкви в качестве особенных ценностей». Особенно обидным для Бонч-Бруевича было то, что он добивался у той же самой инспекции реставрации Казанского собора, где располагался Государственный музей истории религии и атеизма, но получил «категорический» отказ. Бонч-Бруевич считал противоестественной такую ситуацию, когда церкви восстанавливаются, а атеистический музей остается заброшенным. Этот факт так потряс Бонч-Бруевича, что он грозился написать Хрущеву и Маленкову и рассказать им «о тех безобразиях, которые творит эта организация, которую с точки зрения моей, старого большевика, нужно немедленно распустить, потому что там сидит чорт знает кто! Я полагаю, что они кресты носят и под жилетками крестятся, а мы должны им подчиняться» ³¹⁴.

В конечном итоге кампания 1954 г. по большей части свелась к публикациям в прессе, которые оказали лишь ограниченное влияние на религиозную жизнь советского общества. Несмотря на воинствующую риторику, в реальности было закрыто лишь несколько церквей. Если в 1953 г. в стране было 13 508 православных церквей, 60 монастырей и 12 089 священнослужителей, то в 1954 г. эти показатели снизились лишь незначительно: 13 422 церкви, 59 монастырей и 11 912 священнослужителей. Статистические данные не изменялись существенным образом вплоть до 1961 г. ³¹⁵ Учитывая тот факт, что антирелигиозное постановление ЦК не распространялось открыто и имело относительно небольшое воздействие на религиозную жизнь, его важнейшей целью было послать сигнал партии, правительству и служителям церкви о смене партийной линии по религиозному вопросу.

Новая партийная линия в отношении религии породила множество разнообразных трактовок будущего религии в СССР. Начало десталинизации в 1956 г. еще более запутало ситуацию, поскольку ни у религиозных деятелей, ни у государственных чиновников не было четкого представления о том, как новые политические тенденции повлияют на курс в отношении религии и атеизма. С началом десталинизации существенно возросло число православных священников, поскольку те, кто находился в заключении или в местах ссылки, теперь были амнистированы или реабилитированы. Отменив свой прежний запрет, Совет по делам РПЦ теперь позволил местным уполномоченным регистрировать священнослужителей, имевших тюремный срок, так что к концу 1950‐х гг. бывшие заключенные составляли 30% священнослужителей в Латвии и Литве, 45% – в Белоруссии и 80% – в Украине ³¹⁶. Также было разрешено публиковать религиозную литературу бóльшими тиражами, и в 1956 г. впервые в советской истории была опубликована Библия на русском языке; тираж издания составлял 28 000 экземпляров ³¹⁷. Религиозный вопрос оставался и фактором внешней политики, поскольку Хрущев пытался установить более широкие контакты с зарубежными странами. Срежиссированные демонстрации жизнеспособности религии в СССР обеспечивали Советскому Союзу важный политический капитал за границей, и партия позаботилась о том, чтобы иностранным туристам показывали церкви, где они могли воочию наблюдать религиозную свободу в СССР ³¹⁸. Во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1957 г. в Москве советские молодые люди даже вели дебаты с верующими гостями из Англии о сравнительных достоинствах социалистической и христианской нравственности ³¹⁹.

В 1955–1957 гг. советская политическая элита столкнулась и с более неотложными политическими проблемами, от проведения курса десталинизации до борьбы за власть внутри самой элиты. Поэтому в период с 1955 по 1958 г. религиозный вопрос отошел на задний план, а религиозная жизнь вернулась на круги своя. Советы по делам РПЦ и по делам религиозных культов продолжали собирать данные о религиозной жизни, вести учет действующих церквей и духовенства, финансовых средств духовенства и церкви, посещаемости воскресных служб, проявлений народной религиозности и соблюдения обрядов, особенно крещений, венчаний и отпеваний, которые считались главным источником доходов церкви и лучшим показателем жизнеспособности религии. Доходы православной церкви, в основном складывавшиеся из сборов за совершение треб и доходов от продажи свечей, продолжали расти. Так, в Украине церковные доходы возросли со 130 миллионов рублей в 1955 г. до 145 миллионов в 1956 г. ³²⁰ В целом Совет по делам РПЦ объяснял улучшение финансового положения церкви не только более либеральной атмосферой, но также повышением уровня жизни, отмечая: «Размеры доходов церкви и духовенства свидетельствуют о том, что забота верующих об интересах церкви не ослабевает, а возрастает, и что теперь отдельно взятая религиозная община может уже расходовать больше средств на благоустройство своих молитвенных зданий» ³²¹.