* * *
Дорога была не просто «нормальной», а даже немного праздничной: ровная и широкая, идеально гладкая и чистая, словно никогда не ступала не нее конская нога, не катилось тележное колесо. По краям – невысокие густые кусты с тонкими листьями и сочно-желтыми цветами-свечками, за ними – свежие зеленые луга с цветущими розовыми вишнями и пахучими виноградниками. А впереди – нарядный серокаменный Шарумар, весь и изящных башенках, резных балюстрадах, стройных зданиях, остроконечных окнах. За ним виднелись серо-зеленые горы Такарона, смущенно укрывшие головы облаками, словно не желающие, чтобы их сравнивали с шарумарским великолепием. В свежем воздухе носилось звонкое пение птиц и запах цветущей вишни.
Очень, очень странно выглядел на этой дороге немолодой гном, припорошенный пылью, коренастый, сутулый, с висящим за спиной огромным молотом и котомкой на плече, и всем своим видом показывающий, что есть жизнь за пределами Шарумара. А вот его спутник, шагающий налегке и едва не вприпрыжку, отменно соответствовал этому месту: было в нем эдакое эльфское или же кошачье изящество, словно он не шел, а перетекал по дороге, и волосы его блестели под солнцем, и золотистые глаза сияли, и улыбка то и дело трогала губы. Негромким, неожиданно глубоким голосом он напевал себе под нос какой-то бодрый мотив без слов и жмурился солнцу так, словно очень долго его не видел, хотя лицо его выглядело если не загорелым, то и не изможденным без света, как это бывает у людей, подолгу сидящих в четырех стенах.
Илидор жадно впитывал всё: вид сказочно-величественного города впереди, прозрачный воздух, полный сладкого запаха и птичьих голосов, светлое небо с редкими прожилками сероватых облаков. А Конхарда всю дорогу преследовало идиотское ощущение, будто в следующий миг Илидор раскинет руки, вдохнёт глубоко-глубоко и упадёт в это небо, как в воду, и еще Конхарду передавалось воодушевление Илидора, сливалось с обычной энергичностью самого гнома, отчего тоже хотелось расплываться в улыбе и напевать.
Он охотно расплылся и напел:
Как бы эльфам-остолопам
Чтоб аж ветер в ухах свистнул,
Поскорее спрыгнуть в пропасть,
Да на дне её прокиснуть!
Илидор поперхнулся своей бессловесной мелодией и тут же расхохотался во всю глотку, распугивая птиц в придорожных кустах. Смех его был таким заразительным, что Конхард тоже взоржал, вдвойне довольный откликом на свой шуточный экспромт, который, что там скрывать, считал весьма удачным для гнома.
– Не любишь эльфов? – наблюдательно заметил Илидор.
– Терпеть не могу, – Конхард стукнул себя кулаком в грудь, и на стеганой куртке остался вдавленный след. – Дела вести с ними никак нельзя, ты понимаешь, никакой возможности нет, приходится аж в Уррек бегать, в земли людей, а всё отчего?
Конхард ожидал, что Илидор подхватит шутку, но тот явственно ждал продолжения, и гном, удивленно шевельнув бровью, сам закончил:
– Потому как эльфы высоченные слишком. Люди-то пониже будут.
Илидор странно изогнул шею, точно одним ухом прислушивался к доносящимся из-под земли звукам, искоса посмотрел на гнома, который был ниже его всего на полголовы, и огорошил:
– А я думал, это потому, что эльфы слишком важные.
– Ну да, – Конхард поскреб подбородок. – На самом деле так. Я думал, все знают эту шутку, но ты, видать, совсем издалека.
Илидор улыбнулся уголком рта и ничего прояснять не стал, да гному оно не очень-то было и нужно.
– Уж всерьез думаю обходить Шарумар, – поделился он доверительно. – Через него напрямик, конечно, удобно, но какие ж задавалы тут живут, просто страх немыслимый, нигде не встречал таких мерзких эльфов, как в Шарумаре. Меня один раз даже чуть из города не изгнали, потому как сцепился я с одним… ну да и ладно, не больно-то хотелось. В другой раз в обход пойду, вот помяни моё слово! Да ты сам всё увидишь, вот увидишь, какие ж они тут гадостные, эти эльфы с ушами!
* * *
Идти с Илидором по улицам Шарумара было и смешно, и немного раздражающе, и… воодушевительно, что ли. Никогда еще Конхард не видел никого, кто бы так искренне и рьяно впитывал в себя незнакомые места, так жадно окунался в них, дышал ими. Илидор едва смотрел под ноги: он вертел головой, разглядывая фигурно стриженые кусты, кованые вывески и указатели в завитушках, ползущие по серым стенам зеленые лозы и резные ставни. Потом он задирал голову, чтобы разглядеть длинные окна и витражи, и навесные балконы, а еще – как там, высоко-высоко, шпили башенок впиваются в небо. И прикрывал глаза, вбирая звуки эльфского города: звон дверных колокольчиков, треньканье лютни на террасе харчевни, оживленные голоса, мелодичный смех. Он глубоко вдыхал воздух, полный сладких цветочных ароматов, он мурлыкал себе под нос, он то и дело принимался кружиться по широким улицам и зеленым бульварам, при этом умудрялся ни обо что не спотыкаться и даже не запинаться о свисающие с пояса потертые ножны с мечом, которые выдал ему Конхард.
Чувства переполняли Илидора, выплескивались из него, вихрились вокруг него и заражали восторгом гнома, который видел Шарумар уже очень много раз и в обычное время особой радости от него не испытывал. Но сейчас Конхард был так доволен, что открыл этот город для своего спутника, что испытывал к Шарумару почти нежные чувства и всё время расплывался в улыбке.
Во всяком случае, пока они не вышли к Храмовому бульвару. Тут улыбка гнома стухла, зато Илидор при виде белого купола и поющей жрицы едва не завопил от восторга.
Храм словно выныривал из буйно-зеленой растительности – невысокая коробка в один этаж с широченным белым куполом. Людская постройка, людская вера, которой только безумные деньги и такое же безумное влияние могли проторить дорогу в эльфские города вроде Шарумара. И ровно на перекрестке бульвара и дороги к храму стояла немолодая статная жрица в голубой мантии, стояла и пела – негромко, но очень проникновенно. Песня её рассказывала про солнечный свет, без которого не появилось бы в мире ничего живого, про крошку отца-солнца, горящую внутри каждого человека и делающую его живым, что этот кусочек создателя внутри нас ждет от всякого человека отваги и славных дел, которые принесут миру величие, сравнимое с величием солнца, которое дало миру жизнь. И что Храм будет всячески прославлять и чтить каждого, человека, эльфа или гнома, который бросит вызов темноте в себе и вокруг себя.
Илидор слушал это пение и с лучезарной улыбкой, сияя глазами хлеще солнца, приближался к жрице.
– Да ты что! – Конхард схватил его за полу плаща, чтобы оттащить, и тут же отдернул руку: ему показалось, будто плащ встрепенулся в ладони.
– Что? – удивился Илидор, но остановился.
Гном отер лоб. Чего не причудится от жары! В людском городе он бы расстегнул или снял куртку, но не в эльфском: слишком въедливые запахи у здешней розовой вишни, аж тошнит от этой сладости, когда она въестся в одежду, и удолбаешься его выстирывать, и чем больше одежды, в которую впитается запах, тем больше потом от него тошнит и тем больше потом стирать.