Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 95

С осени 1682-го и до осени 1689 года установилась сложная, половинчатая и совершенно незаконная формула власти: Иван — «первый царь», Петр — «второй царь», а Софья стала над ними «правительницей». Иногда говорят, что, мол, Софья была «регентшей», временной правительницей на срок, пока Петр не станет взрослым… Эта байка придумана позже именно для оправдания претензий «партии Петра» на власть, и только. Никогда Боярская дума не указывала никаких сроков, в которые Софья должна передать власть Петру или получить всю полноту власти. Формула, в которой все трое детей Алексея Михайловича получали какой-никакой, а кус властного пирога, была как бы «вечной». По этой формуле Петру досталось меньше всех, но борьба или интриги феодальных кланов тут ни при чем: будь все трое детьми одной матери, ему все равно полагалось меньше всех как самому младшему. Феодальная, но справедливость!

Но, конечно же, ситуация оставалась неопределенной, и «формула власти» отражала не желательное и не нормальное положение вещей, а сложившийся баланс сил. Пока ни Милославские не могли удавить Нарышкиных, ни Нарышкины не могли перерезать Милославских, вот и приходилось делиться.

Но, конечно же, половинчатая и неясная политическая ситуация рано или поздно должна была перейти в стабильную и определенную. Вопрос, в какую именно…

«Первого царя», Ивана, никто не принимал всерьез, реальных претендентов было двое. Нет, вовсе не Софья и Петр, а Софья и Голицын — на одной стороне и клан Нарышкиных — на другой. Даже во время переворота 1689 года Петру было 17 лет; в начале этих событий — 10. Разумеется, он не принимал, да и не мог принимать в политической борьбе совершенно никакого самостоятельного участия. Реальным вожаком его партии была и осталась до конца своих дней его мать, Наталья Кирилловна Нарышкина.

И уж конечно, переворот совершился никак не в пользу консерваторов, любителей старины. У власти стали Милославские, и огромную роль играл Василий Голицын. Так что перемены в эти семь лет продолжались, хотя и не такие бурные, как при Федоре Алексеевиче.

Династическая ситуация остается непонятной, и трактовать ее можно по-разному. Земский собор так «благополучно» и не собрался, и власть висит между двух кланов — кому-то достанется?

Софья в этой ситуации знай укрепляет свою власть, и это у нее получается — вот и экономику после всех рывков и гражданских неурядиц удалось все-таки стабилизировать, и вся знать страны охотно-неохотно, а подчиняется Софье…

Очень мешает ей свой пол… А еще больше, пожалуй, невозможность выйти замуж за Василия Голицына. Дело даже не в том, что Василий Голицын женат и его жена совершенно не собирается помирать. В таких случаях женам и головы сворачивали, и в монастырь их постригали… И сами жены, поняв намек, быстро шли в монастырь, пока им головы не открутили.

Тут другая проблема — невозможность чисто политическая. Выйти замуж за Голицына означает стать Голицыной, войти в его семью, княжескую, но не царскую, не имеющую прав на престол. Всяческие сложности, понятие морганатического брака, составление брачного договора — это все кроется для Руси 1682–1689 годов в такой туманной дали времен, что и говорить смешно.

Это в Великобритании XIX века королева Виктория вышла замуж за Альберта, составив сложный брачный контракт, чтобы не делиться с мужем властью. Альберт получил забавное название «принца-консорта» и никогда не претендовал на власть. Брак оказался удачным; королева Виктория была в восторге от мужа; она ставила ему памятники и называла в его честь озера в Африке, но властью не поделилась, и Британия такое положение вещей приняла.

В России XVII века пока все серьезнее и мрачнее. Дочери царя, как правило, обречены на безбрачие, на стародевичество и монастырь — ведь отдать иноземным правителям дочку православного царя нельзя — они религиозно нечисты и попросту недостойны. Отдать своим тоже нельзя — они слишком низкого происхождения, даже князья Рюриковичи. Для Софьи, получается, и выйти замуж, и взять власть — все это колоссальное нарушение традиций, а уж так, чтобы все это сочетать…

Софья, конечно же, не отказывается от милого друга Василия Голицына, не без его советов и его помощи потихоньку сосредоточивает в своих руках все больше власти и все больше усиливается.

Постепенно она и в официальных документах, и на уровне символики все яснее претендует на положение царицы и делает это по-женски — постепенно и тонко. Например, стала называть себя «Великой Государыней», то есть реально титуловаться так, как титулуется правящий царь. Заказала гравюру, где ее изображали в шапке Мономаха, то есть опять же с царскими атрибутами. И никто в России не упал в обморок, не измучился мыслями: а можно ли женщине занимать престол?! Фактически все эти семь лет женщина и занимала престол русских царей — впервые в истории! И ничего не стряслось с Россией, а массовое сознание вполне нормально восприняло событие. А почему бы и нет? В конце концов, всего через 36 лет престол опять займет женщина, но уже отнюдь не «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненная дева», а просто публичная девка. И Россия тоже промолчит.

Умнейшего человека, обладателя огромной библиотеки Голицына иностранцы в своих записках нередко называли «великим мужем», а польский посланник Невилль, несколько увлекшись, назвал даже «великим мужем, словно восставшим из хроник древних римлян». Увлекся, не спорю, но ведь и причины к тому были. Словом, В. В. Голицын — это совсем не тот человек, роман с которым для юной девы так уж непригляден и так уж необъясним. Не тот человек, от общения с которым дочерей и юных сестренок надлежит столь уж отчаянно оберегать.

Правда, ко времени судьбоносной встречи был тридцативосьмилетний Василий Голицын давно женат, а Россия — далеко не Франция и Московский Кремль — отнюдь не Версаль и не двор какого-нибудь итальянского герцога, где все сожительствуют со всеми, с кем только не попадется, и никого это не удивляет. Роман с Голицыным Софье был очень даже в упрек. И тем более интересно, что для репутации правительницы ее откровенный, всем известный роман вовсе не послужил поводом для каких-то изменений в ее положении. Как видно, «кондовая» допетровская Русь вполне оказывалась готова и к тому, что женщина будет сидеть на престоле, и к тому, что она способна распорядиться собой по собственному усмотрению — не батюшкиному, не матушкиному.

Тут, конечно, есть и другой вопрос: а куда смотрел сам Василий Голицын? Он ведь не мог не понимать шаткость и двусмысленность своего собственного положения. Почему не действовал он — опытный, умный, взрослый, талантливый? Что мешало ему отправить свою жену в монастырь (не травить же ее, в самом деле…) и обвенчаться с Софьей Алексеевной, стать новым московским царем? Могло не получиться, нет спора! Но в конце концов, род Голицыных ничем не уступает в древности и почтенности роду Романовых, а время сложное, переломное… Шанс был? Несомненно, шанс был, и встает недоуменный вопрос: почему Василий Васильевич Голицын даже не попытался использовать этот шанс?

Сомнения в верности Софьи или в том, что она выйдет за него замуж? Приведу выдержку из письма Софьи. Если говорить откровенно, обычай историков лезть в частные Дела людей и с умным видом рассуждать, любила ли Наталья Гончарова Пушкина и был ли Пушкин неверен Наталье или же он обожал Анну Керн строго на расстоянии, мне не особенно приятен. Но уж раз зашел такой разговор, без этого лазанья по чужим постелям и душам не обойтись. Итак, письмо, посланное Голицыну после отражения атаки крымцев, в мае 1689 года: