Приходится сделать вывод, что сторонников европеизации в России 1689 года немного, и «спокойный» вариант изменений, без «вскидывания на дыбы», возможен в основном тогда, когда у государственного кормила стоят люди, пришедшие к власти законным путем, но и без прямых выборов, например те же законные наследники престола. И считаться с ними приходится, и в то же время как бы стоят они у власти помимо воли каждого отдельного человека… Если потребуют они, эти законные монархи, участия в реформах, изменения образа жизни — что ж, придется подчиниться! Но не выбирать же самому, по доброй воле то, что делать в любом случае будешь из-под палки, морщась и проклиная все на свете…
Как только Россия смогла выбрать — она выбрала лагерь, меньше связанный с преобразованиями страны.
В лавре, когда в нее уже начали съезжаться бояре и дворяне, мать и патриарх специально уговаривали Петра вести себя так, как от него ждут: ходить тихими шагами, говорить скромно и кротко, побольше проводить времени в церкви, обо всем спрашивать мнения старших…
А в-третьих… Кто сказал, что, приезжая в Троице-Сергиеву лавру, россияне выбирали Петра?! Петра и видно не было, и слышно. Ну, бегал такой по Преображенскому и Семеновскому, играл в войнушку, безобразничал в Кукуе… ну и что? Кто знал Петра? Кто с ним говорил, кто считал его серьезным фактором политики?
А никто. Знали не его, а мать, Наталью Кирилловну, «медведиху». Знали ее брата, Льва Кирилловича, их дальнего родственника Никиту Стрешнева. Знали патриарха, знали Федора Юрьевича Ромодановского, который хорошо относился к Петру. Вот эти люди были в политике важны, и именно они шли к власти. Они и вели переговоры, обещали места, расставляли альянсы, уговаривали и запугивали.
Эта коалиция, клан Нарышкиных, и получила власть в конечном счете.
До самой своей смерти 25 января 1694 года Наталья Кирилловна Нарышкина не то что не передала Петру всей полноты власти… Она и близко не подпускала его к принятию сколько-нибудь важных решений. Более того, есть серьезные основания полагать, что именно она развивала в Петре самые дурные наклонности — к пьянству, к разврату, к безумствам разного рода, лишь бы он занимался потешными, войной, любовницами, приятелями, собутыльниками, флотом, женой… чем угодно. Впрочем, с женой она его тоже умело и целенаправленно ссорила, и тоже с понятной целью — чтобы сын не имел тыла в собственной семье, не мог бы начать с ней серьезную войну… Впрочем, куда уж ему!
Так что к власти шел никак не лично Петр, а позиция Натальи Кирилловны была хорошо известна в России — никаких перемен! Позиция странноватая для воспитанницы видного «западника» Матвеева, для дочери капитана в «полку иноземного строя», но что тут поделать?! Да, вот такая позиция. При ней… скажем так, в первые годы правления Петра, до смерти матери, никакие перемены в управлении страной и не происходили. Уж конечно, не была никак реализована затея Василия Голицына, и даже немногое, что успели сделать Федор и Софья, уничтожилось.
Запрет носить старомосковскую одежду в официальных ситуациях забылся напрочь. Местничество подняло голову — хорошо хоть, разрядные книги уже сожгли, не было старого позорища в прежних масштабах. Обычай надевать на «трусов» женские охабни восстановился. Театр уничтожен, позже его по новой, на голом месте, воссоздаст царевна Наталья, любимая сестра Петра, через несколько лет после смерти матери.
Федор и Софья с Голицыным придавали огромное значение справедливости правосудия, прекращению мздоимства и взяточничества чиновников. Они старались платить должностным лицам побольше, чтобы они были нечувствительны к предложениям хотя бы мелких взяток и обрели бы чувство собственного достоинства.
Теперь же установилось, по словам князя Бориса Куракина, «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная», «судейские неправды» и прочие безобразия.
Все зависело от клана Нарышкиных, где заправляли несколько человек. Первой, разумеется, была Наталья Кирилловна, по словам все того же Куракина, «править была некапабель (от французского „ne capable“ — неспособна), ума малого». Самый умный из ее «конфидентов», князь Борис Голицын, был человек неглупый и хорошо образованный, но «пил непрестанно» и, руководя Казанским дворцом, совершенно разорил Поволжье.
Лев Кириллович Нарышкин, родной брат царицы, человеком оказался беззлобным, не подлым и даже не сводил счеты с Милославскими за прежние унижения. Человек «взбалмошный, недалекий и пьяный», он делал много добра самым случайным людям, «без ризону, по бизарии своего гумору». Никакими государственными делами он себя не прославил, никому не был особенно нужен, и кличку ему дали «Кот Кириллович».
Свойственник обоих царей по бабушке, Тихон Стрешнев оценивается Куракиным как «человек недалекий», но лукавый и злой и «великий нежелатель добра кому угодно».
Клан Лопухиных так и не выдвинул ярких лидеров или представителей, так и остался в истории слепым пятном с надписью: «Лопухины». Было их человек до тридцати, «людей злых, скупых ябедников, умов самых низких».
Эти «господа самого низкого и убогого шляхетства», самая жалкая клика… или чтоб было приличнее — эта компашка и пришла к власти, оттеснив Боярскую думу от принятия любых решений, и первые аристократы Московии «остались без всякого провоира и в консилии или в палате токмо были спектакулями».
Служилое и приказное общество было вполне под стать пришедшей к власти клике. Эту публику и «чистить» не пришлось, достаточно было снять внешнее давление, страх опалы, разжалования, наказания. Видимо, отвращение московитов к «приказным крючкам» все же имело под собой некоторое основание.
Судить об этом обществе можно хотя бы по запискам окольничьего Желябужского, наблюдателя и даже участника многих дел в те годы. В этих записках длинной вереницей проходят самые разные лица — от бояр и окольничьих до обычных приказных дьяков, судимых за самые разнообразные… скорее, пожалуй, за довольно однообразные преступления: женоубийство, оскорбление девичьей чести, подделку документов, «неистовые слова» про государя, «непристойную брань» во дворце, за кражу золотых монет с помощью Тихона Стрешнева.
Самое яркое преступление совершил, пожалуй, князь Лобанов-Ростовский, который на Троицкой дороге разбоем отбил царскую казну. Зачем ему, владельцу нескольких сотен крестьянских дворов, было это нужно, история умалчивает. За разбойное нападение князя били кнутом, и тем не менее через шесть лет, в Кожуховском походе, он уже упомянут как капитан Преображенского полка.
По справедливому замечанию В. О. Ключевского, «в этом придворном обществе напрасно искать деления на партию старую и новую, консервативную и прогрессивную: боролись дикие инстинкты и нравы, а не идеи и направления».
Возникает естественный вопрос: почему же все, что делали Федор, потом Софья и Голицын, так обрушилось?! Тем более так легко и так мгновенно обрушилось?!
Что поделать! Московия оставалась очень молодым примитивным государством, где все очень непрочно, неустойчиво уже из-за отсутствия устоявшихся традиций государственной жизни. Где все легко разрушить, потому что вся-то государственность держится на преданности буквально нескольким людям и на трудовых усилиях буквально нескольких человек.