Правда о «золотом веке» Екатерины - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 53

1. Гвардия начала очень высоко оценивать свою роль в государстве.

2. Еще сильнее возросла политическая роль дворянства, поскольку гвардия была верхушкой и организованным отрядом дворянства.

Тогда, в 1740 году, Бирон достаточно легко пода вил волнения гвардейцев. Это ведь были стихийные, кем не организованные выступления, не связанные между собой.

Такие выступления подавить, как правило, нетрудно, но ведь у стихийных движений есть и другая сторона — они практически неистребимы. Действительно, если есть какой–то вождь и его люди мутят воду, поднимают гвардию на безобразия, тогда все сравнительно просто, — ну, отрубить ему голову, этому вождю оппозиции! Без него и другие утихнут…

Тут же оппозиция многоголова, и эта толпа оппозиционеров сама ищет себе вождя. Ему (вождю) и голову руби не руби, потому что слой оппозиционеров снова найдет себе вождя…

Уже к концу правления Анны такой вождь гвардии, её политический лидер, определился — им стала царевна Елизавета. 18 декабря 1740 года ей исполнился 31 год, этой круглолицей, красивой, доброй женщине.

Напомню, что если и не в 1725, то уж наверняка в 1730 году Елизавета вполне могла ожидать предложения престола. И что вообще было не очень понятно, кто имеет на престол больше прав — Елизавета Петровна, дочь, или Пётр Алексеевич — мужчина, но внук, на поколение дальше от Петра?

Противники Елизаветы указывали на её «незаконность» — ведь Пётр I и Екатерина обвенчались в 1712 году, а Елизавета родилась в 1709–м. Слово «ублюдок» применялось к ней неоднократно, в том числе и Долгорукими, и Михаилом Дмитриевичем Голицыным. Но я уже приводил много примеров, доказывающих — наши предки вовсе не придавали законности происхождения такого уж колоссального значения… когда хотели. Допускаю, что старинной аристократии хотелось бы иметь царя или царицу, законных во всех отношениях, происхождение которых совершенно «чисто» и которых нечем попрекнуть. Но все же если и вытаскивался старый жупел «ублюдка», то по большей части — из политических соображений.

Мы уже видели, что все императоры после Петра I приходили к власти, вовсе не сообразуясь с законом: ведь определенного закона просто не было. В зависимости от желания Верховного тайного совета, Сената или гвардии можно было руководствоваться старыми традициями наследования престола; говорить о праве императоров свободно назначать себе преемника; пользоваться «тестаментом» Екатерины I или предлагать избрание императора Земским собором. Сама возможность выбора «подходящего» закона сама по себе свидетельствует — в стране царит полное беззаконие.

И если Елизавету начинают рассматривать как реальную претендентку на престол, то вовсе не только из–за ее близкого родства с Петром. То есть и родство важно! Все–таки на престол сядет монарх — представитель императорской линии Романовых. Это «законнее», чем представитель царской линии по Ивану.

Для гвардии важна была преемственность еще и именно от Петра I, потому что культ Петра в гвардии царил — это факт. Засилье немцев, тем более «других немцев», очень усиливало ностальгию по Петру — тогда хотя бы на престоле сидел русский царь, а иноземцы ему повиновались, а не наоборот!

Тем более что у Петра I был законный внук, но помер… А теперь оставалась еще и родная дочь, прямая наследница… Культ Петра оборачивался культом Елизаветы Петровны.

Правда, был в Голштинии еще один Пётр — родной племянник Елизаветы, сын ее старшей сестры Анны — тоже внук Петра I, Романов по императорской линии. И его тоже очень боялась Анна Ивановна, называя не иначе как «чертушкой» или конкретнее «чертушкой из Голштинии».

Вопрос — кто из них законнее, внук Петра I по женской линии Пётр, герцог Голштинский, или дочь Петра Елизавета? Это совсем не простой вопрос, который бы и решать Земским собором, всей землей! Но вопрос этот, конечно же, решается не Земским собором, а гвардией.

Тем более что герцог Голштинский — где–то далеко, за границей, и никто его в глаза не видел. А Елизавету в России… по крайней мере в Петербурге, знают неплохо, и репутация ее все улучшается. Ведь гвардия ищет не только и не столько законного государя — гвардия ищет подходящего ей, гвардии, человека, и в том числе — человека легкого и доброго. Тем более после мрачных, залитых кровью годов «бироновщины» — «анновщины».

А Елизавета вроде бы и соответствует тому, что от нее хотели бы гвардейцы! Причем репутация Елизаветы очень укрепилась именно в годы «анновщины»! Потому что, следя изо всех сил за Елизаветой, делая невозможным для нее очень и очень многое, Анна Ивановна тем самым выращивала для себя страшного конкурента…

Потому что в юности Елизавета была очень уж легкомысленна — даже по понятиям легкого в мыслях, непринужденного в связях XVIII века. То есть для абсолютного большинства населения, и для крестьянства, и для бюргерства, и для подавляющего большинства дворян специфическое придворное легкомыслие вовсе не было таким уж преимуществом: мораль оставалась патриархальной, даже излишне суровой, неукоснительно требуя от девушки невинности, от женщины — верности мужу.

Но при дворах всех европейских владык, больших и маленьких, вплоть до дворов карликовых немецких государств, тон задавал Версаль, столица королевской Франции! Чтобы понять причину этого, необходимо сделать маленькое отступление…

Нет ничего нового в том, что обычаи и нравы передовых стран перенимаются в странах, достигших меньшего уровня развития культуры. После Тридцатилетней войны надолго лидером в Европе стала Франция.

Эти два события почти совпали по времени — начало строительства Версаля и завершение страшной войны, унесшей до трети населения Германии. Тридцать лет протестанты и католики резали друг друга в меру своего удовольствия, и размежевание Германии между ними имело множество последствий. В некоторых землях, например, пытались ввести многоженство, чтобы быстрее восстановить численность населения. В других германских княжествах официально разрешено было людоедство, и можно было даже торговать человечиной: требовалась только справка, что поедаемые и продаваемые умерли от голода, а не были зарезаны в пищу.

Этот кошмар завершился Вестфальским договором: 24 октября 1648 года в двух городах Вестфалии подписали мирные договоры все участники войны; в Мюнстере — между Священной Римской империей и ее союзниками и Францией и ее союзниками с другой стороны. И в Оснабрюке — между императором Священной Римской империи и его союзниками и Швецией и ее союзниками.

Многие историки считают эту дату концом Средневековья, началом Нового времени в Европе.

А второе событие? В сравнении с завершением огромной и страшной войны оно может показаться совершенно ничтожным — в 1632 году Людовик XIII приобрел новое поместье — Версаль. С 1682–го при Людовике XIV Версаль стал основной резиденцией французских королей.

Весь колоссальный дворцово–парковый ансамбль в 6 тысяч гектаров вырос из охотничьего домика Людовика XIII и вокруг этого домика. Интересно, что работников умерших при строительстве Версаля, тоже насчитывали 6 тысяч — аккурат по числу гектаров, которые занимав ансамбль! Как видите, не один Санкт–Петербург строился на костях… хотя, конечно, во Франции никто никого насильно не сгонял, рабочие сами нанимались. И если непосильная работа и плохая пища убивали их — никто не запрещал им в любой момент убираться, идти умирать от голода по своим деревушкам. Но 6 тысяч работнике умерли, и большая часть из них потому, что работы велись и осенью, и даже зимой под проливными дождями и снегом: король–солнце очень торопился.