— Так точно, — согласилась Айрис.
— Как только я узнаю, что потерпевшие написали заявление, передам им вашу визитку. Если они решатся, ждите звонка.
— Спасибо, — мы поблагодарили следователя синхронно с Айрис.
— Удачи, — Михаил пожал нам руки и потрусил домой.
Со спины его можно было принять за тракториста или сантехника, но никак не следователя. Айрис нетерпеливо потянула меня к машине.
— Поехали, может, успеем еще застать их там.
— Зачем? — я понял, что она говорит о потерпевших.
— Хочу увидеть их лица и восстановить в памяти где, когда и с кем я их видела. Если увижу человека с «удочкой», то это будет удача.
На месте преступления уже моргала световой иллюминацией полицейская машина. Любопытный народ стоял неподалеку, жадно впиваясь глазами и ушами в процесс оформления преступления. Айрис попросила меня остаться в машине. Натянула на лицо медицинскую маску, натянула капюшон и протиснулась в первые ряды. Через пять минут вернулась в машину, села на свое место и откинулась на спинку с закрытыми глазами. Я не стал ее ни о чем спрашивать, зная, что в этот момент ее биологическая память пыталась найти в синтетических устройствах нужные моменты.
— Есть! — Айрис открыла глаза. — Три часа назад я видела эту семью на фудкорте. Рядом с ними сидел мужчина в зеленой куртке. Рядом с ним на стуле стоял рюкзак песочного цвета. Мужчина был в маске, из-под которой торчала черная борода. Глаза темные. Уши оттопыренные. На правом ухе в мочку вдето кольцо. На пальцах рисунки.
— Это татуировки, или скорее, наколки, как их называют блатные. И как мы его найдем?
— Пока не знаю. Дождемся решения потенциальных клиентов. Предлагаю завтра посетить все места, куда съезжаются люди на дорогих машинах. Походить, побродить, поприглядываться.
— Хорошо. Завтра у меня как раз выходной.
— А мне придется снова врать, что я болею. Они и так подозревают меня в тайном алкоголизме.
— Это даже лучше. Взывать к совести больного легче, чем к совести алкоголика. Запой — это святое, — я вспомнил пьяные прогулы Петровича. Никому на ум не приходило звонить ему и просить выйти.
Мы поехали домой окружными путями, петляя по городу. Айрис показывала на машину пальцем и спрашивала ее стоимость. Я оценивал примерно, так как не был большим специалистом в этой области. Я считал наш город довольно скромным по доходам населения, но когда пришлось акцентировать внимание на автомобилях из нескромного ассортимента, понял, что подпольных Корейко у нас завались. Заезжим гастролерам было из чего выбирать.
Мы вернулись домой уже за полночь. Погода начала портиться, поднялся ветер, завьюжило. В окна порывами шуршал колкий снег. Айрис согрела чайник, разлила нам горячий чай для согрева и выключила во всей квартире свет. Я попытался что-то сказать, но она прикрыла мне рот пальцем.
— Просто слушай, — попросила она меня.
Мы пили чай и слушали, как за окнами неистовствует вьюга. От мысли, что снаружи сейчас холодно, а дома тепло, по душе разливалось парным молоком чувство неги. Чай закончился, а мы все слушали завывания и свист стихии. Айрис заговорила первой.
— Я никогда не испытывала подобного ощущения, — призналась она. — Вся моя жизнь — это безопасность и комфорт. Само собой на станции нет необузданных стихий. В природных парках иногда идет дождь, иногда снег, грохочет гром, но ты знаешь, что это симуляция. Вернее, теперь я понимаю это отчетливее, что у нас симуляция, а у вас все настоящее. Настоящий ветер, мороз и снег очень красивы. Они же легко могут убить тебя. Тебе надо прятаться и наблюдать за ними со стороны. Наслаждаться силой и красотой из безопасного места. Меня это очаровывает.
— А я привык и даже не замечаю. Метёт и метёт. Завтра на дорогах будет полный капец, и меня это разочаровывает.
— У, скучный абориген. Всё, идем спать. Надо хорошенько отдохнуть перед великими делами, — Айрис вышла из-за стола.
Я направился за ней, будучи уверенным, что мы идем в одну комнату, но оказалось, что это не так. Айрис остановила меня на входе в теткину спальню.
— Спать — в смысле, отдыхать и набираться сил, — она приложила мне ладошку к груди и мягко надавила. — Рядом с тобой этого не получается.
Она и польстила и отшила меня одновременно. Немного разочарованный, я отправился на свою кровать. Вопреки ожиданиям, что тестостерон еще долго будет бурлить в крови и не даст мне уснуть, уснул я мгновенно. Проснулся оттого, что выспался, но за окнами до сих пор нормально не рассвело. Засвистел чайник. Я выбрался из кровати и прошел на кухню. Стрелки больших настенных часов показывали около девяти утра. Айрис смотрела в окно, за которым не было видно ничего, кроме белой пелены метели. С ночи она усилилась многократно.
— Привет! — первым поздоровался я.
— Привет, — поприветствовала она меня, не обернувшись. — Пытаюсь понять: непогода для преступников друг или враг?
— Друг, наверное. Чем меньше их видят, тем лучше.
— Если так, то они решат использовать момент. Предчувствую, сегодня будет жарко, — Айрис повернулась ко мне. — В переносном смысле.
Мне показалось, что у нее припухшие веки, как после плача.
— Как спала? — спросил я.
— Хорошо, — ответила Айрис вздохнув. — Грустила.
— Почему? — спросил я заинтересованно.
— Я проснулась, подошла к окну, не увидела из-за метели соседних домов и почему-то почувствовала себя одинокой. Мои поступки — они такие же, как эта вьюга, изолируют меня ото всех, и всех от меня, — она снова вздохнула и вытерла глаза рукой. — Мгновение слабости, не обращай внимания.
— Все нормально, Айрис. Я понял твою аллегорию, потому что сам иногда чувствую за собой такое. Мир вокруг меня существует, но я будто вне его, как инородное тело. Я понимаю, что сам создаю вокруг себя эту капсулу изоляции, но мне так комфортно в ней, что нет никакого желания выбираться.
— Подобрались два дурака, — Айрис сняла чайник с плиты и разлила кипяток по чашкам. — Неспроста это.
— Что? — не понял я.
— Не верю в случайности. Почему я упала рядом с тобой?
— Ну, потому что у меня давно не было девушки. Вернее, никогда. Это же вселенская несправедливость, которую пришлось компенсировать с процентами.
Айрис рассмеялась.
— Замечу, что с момента нашего знакомства ты изменился, — Айрис манерно повела глазками.
— В какую сторону? — мне захотелось услышать комплименты в свой адрес.
— Не смотришь на меня, как брошенный пёс. Стал смелее, свободнее в проявлении чувств.
— Спасибо, — я слегка зарделся. — Ты тоже изменилась.
— А я-то в какую сторону? — Айрис как будто так не считала.
— Ты стала мягче, женственнее, выдержаннее. Помнишь, когда я купил тебе пиво? — я напомнил ей тот случай, когда она изображала бутылкой процесс опорожнения.