Гвардейское столетие - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 87

И призвав к себе Петра Федоровича Басманова, доблестного витязя, который так верно служил ему в земле Северской и других местах, как о том было рассказано, и [хотя] он был низкого рода, [Борис] обещал выдать за него свою дочь и дать [за ней в приданое] царство Казанское и Астраханское и всю Сибирь (Sibiria), то же, что ранее он обещал Мстиславскому, который все еще был главным воеводою, но, видя, что тот бездействовал и не мог поступить по-обещанному, [царь] стал не доверять ему, полагая, что он не сдержал или не мог сдержать своего обещания, прилагает мало старания и сделался изменником.

Того ради Борис решил отозвать его в Москву, а с ним также и Шуйского. Басманов обещал и поклялся, коль скоро то не истинный Димитрий, то он его схватит и лишит жизни или сам сложит голову (oft selver den bals daerin laeten), но когда истинный, то он почтет невозможным умертвить его и даже не помыслит сражаться против него; на что царь Борис, а с ним многие другие поклялись ему великими клятвами, что то не истинный [Димитрий], а расстрига, что значит монах, как о том выше было сказано; после чего Басманов вышел.

И когда Басманов вышел из царских покоев (camer), то встретил в передней Симеона Никитича Годунова, самого ближнего к царю боярина, которого прозвали правым ухом царевым, и он слыл в народе жестоким тираном, как о том было сказано, и когда он спросил Басманова, что обещал ему царь, Басманов, отлично зная, что Симеону Годунову, но никому другому, должно все открыть, поведал ему [о царевом обещании], на что Симеон отвечал: «Ах, употребите все старания, чтобы умертвить Димитрия, или пусть это сделают по вашему повелению, ибо мне приснилось, что он истинный царевич, и я сам его боюсь, и когда вы это исполните, то станете ближе всех к царю». Но Басманов схоронил эти слова в сердце своем, помысля: когда я все успешно исполню, то не добьюсь почета и ничего не получу из обещанного, ибо он давал обещания многим более знатным [людям] и не держал слова; того ради он, [Басманов], помышлял об ином, страшась прогневить Бога, ибо полагал, что тот [Димитрий] истинный, и вознамерился предаться ему, но не разглашал о том, а держал все втайне и оставался некоторое время еще в Москве.

Так сильно прогневался всемогущий Бог на эту страну и народ, что [по его попущению] люди от снов и размышлений уверились в том, чего, как они сами хорошо знали, не было, сверх того заставил царя Бориса и жестокосердую жену его, бывшую главной причиной тирании Бориса, против их воли тому поверить, так что они послали за матерью [царевича] Димитрия, убиенного в Угличе, которая была седьмой женой Иоанна Васильевича, как о том было сказано в его жизнеописании; эта бывшая царица была инокинею в одном, дальнем от Москвы монастыре, и как только впервые разнесся слух об этом Димитрии, ее перевели в более дальнюю пустынь, куда не заходил ни один человек и где ее строго стерегли двое негодяев, чтобы никто не мог прийти к ней. Борис повелел тайно привести ее оттуда в Москву и провести в его спальню, где он вместе со своею женою сурово допрашивал [Марфу], как она полагает, жив ее сын или нет; сперва она отвечала, что не знает, тогда жена Бориса возразила: «Говори, б… то, что ты хорошо знаешь!» – и ткнула ей горящею свечою в глаза и выжгла бы их, когда бы царь не вступился, так жестокосерда была жена Бориса; после этого старая царица Марфа сказала, что сын ее еще жив, но что его тайно, без ее ведома, увезли из страны, но впоследствии она узнала о том от людей, которых уже нет в живых; так сказала она по попущению божьему, ибо сама достоверно знала, что сын ее умер и погребен.

Борис велел увести ее, заточить в другую пустынь и стеречь еще строже, но когда бы могла ею распорядиться жена [Бориса], то она бы давно велела умертвить ее, и хотя это было совершено втайне, Димитрий узнал обо всем. Всемогущий Бог знает, кто поведал ему [Димитрию] о том; некоторые, мнящие себя всеведущими, говорят, что нечистая сила открывала ему все и во всем подавала ему помощь.

Борис также отправил посольство в Швецию к королю Карлу с просьбою о помощи против врагов, но так как Борис вскорости умер, посол не успел еще выехать [из Московии] и был в Новгороде, и он вернулся в Москву после смерти Бориса.

Также думный дьяк Афанасий Власов был отправлен к войску с большими деньгами, чтобы раздать их воинам и расположить их этим, с ним отправил Борис также письмо польского короля, в коем тот оправдывал себя [от обвинения] в помощи Димитрию, которого он даже не знал. И это письмо прочли в лагере перед всем войском, но все сие было [все равно], что стучать в дверь глухого, и на другой день в Кромах знали уже обо всем и глумились над ними, одним словом, Кромы и большая часть московского войска были заодно и выжидали только удобного времени, чтобы сойтись и соединиться всем в одно войско.

Меж тем в Москву каждодневно один за другим прибывали гонцы и каждый с дурными известиями: один говорил, что тот или тот предался Димитрию; другой говорил, что большое войско идет из Польши; третий говорил, что все московские воеводы изменники; сверх того, народ в Москве с каждым днем все больше и больше роптал, невзирая на то что его казнили смертью, жгли [каленым железом] и пытали, но ожесточался так, что Борис решился лучше лишить себя жизни, чем попасть в руки Димитрия, который, как он полагал, обесчестит его и во время своего торжества поведет [за собою] на поругание перед всем светом.

13 апреля по старому стилю Борис был весьма весел, или представлялся таким, весьма много ел за обедом и был радостнее, чем привыкли видеть его приближенные. Отобедав, он отправился в высокий терем (hoog partael), откуда мог видеть всю Москву с ее окрестностями, и полагают, что там он принял яд, ибо как только он сошел в залу, то послал за патриархом и епископами, чтобы они принесли ему монашеский клобук (monicxcappe) и тотчас постригли его, ибо он умирал, и как только эти лица (deese vogels) сотворили молитву, постригли его и надели на него клобук, он испустил дух и скончался около трех часов пополудни.

Добрых два часа, пока слух [о смерти Бориса] не распространился во дворце и в Москве, было тихо, но потом внезапно заслышали великий шум, поднятый служилыми людьми (heeren), которые во весь опор с оружием скакали на конях к Кремлю, а также все стрельцы со своим оружием, но никто еще ничего не говорил и не знал, зачем они так быстро мчатся в Кремль; мы подозревали, что царь умер, однако никто не осмеливался сказать; на другой день узнали об этом повсюду, когда все служилые люди и придворные в трауре отправились в Кремль; доктора, бывшие наверху, тотчас увидели, что это случилось от яду, и сказали об этом царице и никому более. И народ московский тотчас был созван в Кремль присягать царице и ее сыну, что и свершили, и все принесли присягу, как бояре, дворяне, купцы, так и простой народ; также посланы были по всем городам, которые еще соблюдали верность Москве, гонцы для приведения [их] к присяге царице и ее сыну, как то: в Псков, Новгород, Ивангород, Ростов, Переяславль, Ярославль, Вологду, Пермь, Каргополь (Cargopolia), Устюг, Тотьму, Холмогоры (Colmogoro), Кондию, Обдорию, Сибирь, Лапландию (Lappia), и далее во все тамошние страны, тогда как области близ Польши, земля Северская и Астрахань остались так, как они были, но Казань присягнула вместе с Москвою; и так Марья Григорьевна стала царицею и сын ее, Федор Борисович, царем всея Руси 16 апреля 1605 г.