Гвардейское столетие - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 45

В 1821 г. некий полицейский агент сообщил по начальству содержание разговоров, которые вел с сослуживцами писарь 3-й роты 2-го батальона гвардейского Измайловского полка Александр Степанов по прозванию Карасев. «Когда прежде жидам вверяли полки? – патетически восклицал Карасев, имея в виду командира семеновцев полковника Шварца. – А ныне Шварц из жидов: каково он с христианами поступил? Варварски, как мститель еврейский, и до чего полк довел семеновской!»

Вот такие настроения бытовали в гвардии. Не следует преуменьшать фигуру этого самого Степанова-Карасева: во времена Александра I, когда грамотной была ничтожно малая часть населения, писарь гвардейского полка был фигурой…

Шварц, между прочим, никакого отношения к евреям не имеет, он – чистокровный немец. Но главная интрига тут в другом. Чрезвычайно похоже, что классическая история о бедных, забитых солдатиках, взбунтовавшихся против «тирана Шварца», якобы «лично выдиравшего усы рядовым», имеет мало общего с подлинными мотивами пресловутого «семеновского бунта»…

Н. И. Греч оставил прелюбопытнейшие воспоминания, меняющие всю картину самым решительным образом.

«Наконец, высшее начальство заметило послабление дисциплины и фронта в войсках Гвардейского корпуса и сочло нужным подтянуть вожжи… (назначили) в Семеновском на место Потемкина армейского служаку, строгого исполнителя своих обязанностей, Федора Ефимовича Шварца… Шварца, человека чужого, не аристократа, приняли офицеры с явным презрением, которое вскоре выразилось эпиграммами и насмешками. Брат мой, служивший в Финляндском полку, предсказывал мне, что добра в Семеновском не будет. Он стоял однажды в карауле в семеновском гошпитале. Один баталион учился. Пошел сильный дождь. Офицеры укрылись в коридорах гошпиталя и, несмотря на присутствие солдат, издевались и ругались над полковыми командирами, и, как нарочно, по-русски… Офицеры дали прощальный обед Потемкину, произносили тосты, плакали, бранили Шварца (который приглашен не был), и после обеда некоторые из них, разгоряченные шампанским, подошли к квартире Шварца и громко его ругали. По званию моему, директора полковых училищ, я познакомился со Шварцем и нашел в нем доброго, простого православного человека, в котором не было и тени немца. Он видел свое ложное положение, горевал о нем, предчувствовал беду и говорил о том, не зная, как вывернуться. Презрение к нему офицеров, неуважение и дерзость солдат доходили до высшей точки. Он нашелся принужденным наказать одного унтер-офицера, и пламя, таившееся под пеплом, вспыхнуло…»

Как видим, на глазах рассыпается очередной миф. Не было никакого садиста и тирана. Был дельный и исправный армейский офицер, которого назначили на место развалившего дисциплину и военную подготовку родовитого янычара. Господам гвардейцам показалось унизительным находиться в подчинении у «армеута», им гораздо больше нравился свой, янычар из касты, который не обременял учебой и не требовал особенной дисциплины. Офицеры задали тон и подогрели солдат. Все «тиранство» свелось к наказанию одного-единственного унтера, наверняка за дело, за достигшие «высшей точки» «неуважение и дерзость».

Грустный парадокс в том, что миф о «бунте против тирана Шварца» по разным причинам оказался одинаково мил как александровским гвардейцам, так и большевикам – и на редкость живуч.

Гвардейские унтер-офицеры, между прочим, – публика непростая. Тот же Греч оставил описание: «Я был свидетелем обеда, данного в 1816 г. гвардейским фельдфебелям и унтер-офицерам одним обществом (масонскою ложею). Люди эти вели себя честно, благородно, с чувством своего достоинства; у многих были часы и серебряные табакерки. Некоторые вклеивали в свою речь французские фразы». Никак не сиволапая деревенщина…

Греч: «Не только офицеры, но и нижние чины гвардии набрались заморского духа: они чувствовали и видели свое превосходство пред иностранными войсками, видели, что те войска при большем образовании пользуются большими льготами, большим уважением, имеют голос в обществе. Это не могло не возбудить вначале просто их соревнования и желания стать наравне с побежденными».

Амбиций, как видим, на миллион. И тут является какой-то армейский дуболом, требует дисциплины и учебы…

Некоторые подробности о нравах руководимого Пестелем Южного общества. Снова Горбачевский: «Члены Южного общества действовали, большею частью, в кругу высшего сословия людей; богатство, связи, чины и значительные должности считались как бы необходимым условием для вступления в Общество; они думали произвести переворот одною военного силою, без участия народа, не открывая даже предварительно тайны своих намерений ни офицерам, ни нижним чинам, из коих первых надеялись увлечь энтузиазмом и обещаниями, а последних – или теми же средствами, или – деньгами и угрозами. Сверх того, так как члены Южного общества были, большею частью, люди зрелого возраста, занимавшие довольно значащие места и имевшие некоторый вес по гражданским отношениям, то для них было тягостно самое равенство их свободного соединения; привычка повелевать невольно брала верх и мешала повиноваться равным себе, и тем более препятствовала иметь доверенность в сношениях по Обществу с лицами, стоящими ниже их в гражданской иерархии».

К этому обязательно нужно добавить, что Южное общество, в отличие от Северного, имело четко разработанную иерархию из трех степеней: с разной степенью осведомленности. На самом верху помещались так называемые «бояре», так сказать, аристократия…

Эту систему Пестель в свое время попытался распространить и на деятельность своих северных коллег. Об этом подробно рассказывал потом в своих воспоминаниях Н. Муравьев.

«В 1824-м Пестель приехал в Петербург… жаловался на недеятельность Северного общества, на недостаток единства в действиях, на различие устройств на Севере и Юге и на недостаток положительных начал. На Юге были бояре, у нас их не было. И потому он предлагал соединить оба общества в одно, признать боярами главных северных членов, признать в обоих обществах одних и тех же начальников, дела решать большинством голосов бояр и обязать бояр и прочих членов слепо исполнять решение большинства голосов… Не сходясь с ним в правилах, я предложил другое соображение, в котором изложил невозможность слить в одно два общества, отделенные таким большим пространством и притом разделенных мнением. В Северном обществе всякий имел свое мнение, в Южном, как мне было известно по приезжающим из оного, не было никакого противоречия мнениям Пестеля. Итак, большинство голосов всегда было бы выражением одной его воли. Притом он не определял, сколько именно он мог иметь бояр, и предоставлял себе право вместе со своими боярами принимать новых. К тому же я объявил, что никогда не соглашусь слепо повиноваться большинству голосов, когда их решение против моей совести, и предоставляю себе право выйти из общества во всяком случае… С тех пор сношения Северного общества с Пестелем изменились, и он в пребывание свое не оказывал уже никакой доверенности главным его членам. Обещал прислать свою Конституцию и не прислал (еще бы! – А. Б.) и вообще не входил ни в какие подробности насчет устройства Южного общества и его действий. Князь Волконский, который приезжал уже после него, не имел никаких поручений от него, а только приветствовал членов Думы и хвалил согласие обоих обществ».