Меж тем он [Димитрий] вышел и спросил, что произошло, чего ради такой шум и беснование, но по причине [всеобщего] испуга не получил ответа. И он крикнул, чтобы ему подали его меч, но тот, кому надлежало во всякое время стоять с ним наготове, успел убежать с мечом, и он [Димитрий], почуяв беду, тотчас схватил алебарду и убежал обратно, заперев дверь изнутри; услышав, что стреляют в окна и рубят топорами двери, он через потайные двери перебежал из одного покоя в другой и спрыгнул в залу, которая была расположена ниже других покоев; но он сделал большой прыжок, и при выходе попал в руки ливонского дворянина по имени Фюрстенбергер (Furstenberger), который охотно бы укрыл его, ибо он [Димитрий] истекал кровью (ab bloet spooch), но этот Фюрстенбергер был убит; однако Димитрий ускользнул через один переход в баню, и через двери, выходившие наружу (ор de ruymte), намеревался уйти и скрыться в толпе, уже собравшейся в числе нескольких сот человек на заднем крыльце, и когда бы ему [удалось] пройти, то он, нет сомнения, был бы спасен, и народ истребил бы всех вельмож и заговорщиков, ибо, не ведая о заговоре, [народ] полагал, что поляки вознамерились умертвить царя, а заговорщики его спасают, и так ему было объявлено для того, чтобы задержать поляков в городе. И заговорщики настигли его [Димитрия] в этом переходе, скоро покончили с ним, стреляя в него и рубя саблями и топорами, ибо они страшились, что он убежит.
Говорят, что бояре (heeren), схватив его, долго расспрашивали, однако это невероятно, ибо у них не было времени для проволочки. И так, увидев народ, Димитрий вскричал: «Ведите меня на площадь и допросите меня; я поведаю вам, кто я такой!» Но, страшась народа, который стал теснить их, они тотчас убили его, восклицая: «То был расстрига, а не Димитрий, в чем он сам повинился». И связали ему ноги веревкою, и поволокли его нагого, как собаку, из Кремля, и бросили его на ближайшей площади, и впереди и позади его несли различные маски (momaensichten), восклицая: «То были боги, коим он непрестанно молился». И эти маски раздобыли они в покоях царицы, где они были припасены для того, чтобы почтить царя маскарадом; однако московитам не было ведомо, что это такое, и они не разумели [назначения] подобных предметов и были твердо уверены, что то боги, коим он поклонялся.
Некоторые уверяют, что он [Димитрий] был еще в постели и его убили в одной рубашке, когда он бросился бежать, но это невероятно, ибо чего ради тогда убили этого дьяка [Осипова]; однако некоторые говорят, что этого дьяка убили вечером, но то неправда, ибо те, что передавали мне это [известие], были вместе с заговорщиками и сами при том присутствовали.
Меж тем царица была полумертва от страха, ибо вокруг ее покоев сновало много народа, ломавшего и разорявшего все, что ни попадалось; и один дворянин, принадлежавший к заговорщикам, отвел ее в надежный каменный покой (in een stercke steene camer), где вместе с некоторыми другими [своими товарищами] крепко стерег ее. Но молодые гофмейстерины (joncvrouwen) были донага ограблены и обесчещены, и повлекли их каждый в свою сторону, как добычу, подобно тому, как волки овец; да вели их нагими по улицам, наносили им всевозможные оскорбления и совершали над ними все непотребства, а многие были так разгорячены, словно одержимы бешенством; да и многие убивали друг друга из-за добычи.
Удивительно было смотреть, как бежал народ с польскими постелями, одеялами, подушками, платьем, лошадьми, уздами, седлами и всевозможною домашней утварью, словно все это спасали от пожара.
В начале мятежа Басманов был еще в бане, ибо, говорят, он переспал ночью с двумя женщинами и потому был в бане, по их обычаю; когда они возлежат с женщинами, то [после] идут в баню, чтобы очиститься. И как только он заслышал набат, тотчас вскочил на лошадь, надев второпях [только] исподнее платье, и в сопровождении десяти или двенадцати слуг с заряженными пищалями со всей поспешностью поскакал в Кремль, полагая, что приключилась беда между вельможами, московитами и поляками, ибо не помышлял об ином. И прибыв во дворец (boven), он вошел в палату, однако один новгородский дворянин обругал его изменником, а царя назвал расстригою. И едва Басманов собрался ответить, его тотчас умертвили, поразив десятком ударов, и сбросили со стены, и также поволокли его на площадь, и положили Басманова на скамейку, а расстригу, или Димитрия, на стол, и Басманов лежал у ног Димитрия, и лежали они там на позор перед всем светом.
Дом Сандомирского был окружен солдатами, и его крепко стерегли вместе со всеми, живущими в нем, а также [охраняли] двор посла [польского] короля; Сандомирский послал сказать ему, чтобы он вел себя тихо и сидел дома, также и сыну Сандомирского, на дворе у которого стояло добрых триста всадников при оружии.
По убиении Димитрия бояре поскакали в разные стороны, увещевая народ перестать грабить и убивать, и прежде всего освободили эти три помянутых двора и окружили их сильною стражею, затем поехали повсюду, упрашивая поляков, еще сидевших в некоторых домах с оружием, выдать оружие, чтобы их не умертвили, что по большей части и случилось. На улице, которая называется Покровка, стоял двор, в котором засело много поляков, и они долго защищались; сюда прибыл князь Василий Шуйский, глава заговорщиков, и убеждал их вести себя смирно, дабы остановить беснование и убийства. Но они потребовали от него клятву, которую он обещал им; но так как они не верили ему, то выслали одного из своих за ворота для переговоров, и Шуйский обнял и поцеловал его и поклялся ему, что им не сделается ничего дурного. И так уладилось с обеих сторон, и простой народ стал расходиться; все дома, где было оказано сопротивление, разграбили и перебили [защитников], но те, что отдали все, были донага ограблены, однако сохранили свою жизнь; почти всех музыкантов умертвили, также польского вельможу, приглашенного на свадьбу московским послом в Польше, [умертвили] вместе со всей челядью, и многих других вельмож и дворян.
Двор, на котором стоял пан Вишневецкий, храбро защищался до самого окончания [мятежа]; и когда бояре повсюду разогнали [народ], он собрался вокруг этого двора, ибо он стоял на большой площади у речки Неглинной, и его обложило несметное множество народа (veelle dusenden), стреляя и рубя все в куски, и разграбили кухни, конюшни и нижние покои, но поляки, засев в верхних покоях, оказали большое сопротивление и, отважно стреляя из окон, положили много московитов. И как только [московиты] наступали толпами, чтобы [завладеть] золотом и дорогими платьями, что кидали из окон поляки, то их подстреливали, словно зверей или птиц, и как только собиралась толпа, поляки стреляли в нее, также три раза показывали намерение сдаться, и русские, поверив этому, целыми сотнями устремлялись по лестнице, чтобы начать грабеж, ибо поляки отворяли наверху сени, и как только московиты начинали тесниться в сенях, поляки сразу стреляли по ним из сорока или пятидесяти пищалей, и московиты падали и летели вниз по лестнице, словно крысы, которых гонят с чердака. Одним словом, все продолжалось весьма долго, и некоторые привезли туда пушки, снятые со стен [города], и палили из них по дому, и калечили своих же, которые беспрестанно устремлялись по лестницам, так жадны они до грабежа.
Наконец, прибыли туда все вельможи и прилежными мольбами и просьбами уговорили их отступить, и [там] полегло более трехсот московитов и многие были ранены, а у поляков полегло всего двое или трое. И так бывшее в Москве великое волнение (furie), грабежи и убийства прекратилися, и многие разбогатели, скупая награбленное добро у тех, кто учинил грабеж, и то были по большей части пренегоднейшие из бездельников, воров и плутов, коих там немало. И тотчас было велено все награбленное добро отнести в Кремль на Казенный двор (chatshove), дабы каждый мог взять свое; но немногие послушались, только лошадей по большей части получили обратно, ибо их нельзя было скрыть и их тотчас бы опознали, также [вернули] кареты; но узорочье, золото, платье, мебель и домашняя утварь – это все пропало и не было возвращено.