Величие и проклятие Петербурга - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 68

Как видно, стоит речи зайти о Петербурге, никуда не деться от зрелища то ли вод, заливающих столицу, то ли обработанного камня, уплывающего в небо в струях водяного пара.

Интересно, что и гибель города в 1918 году (многим казалось, что это окончательная и бесповоротная гибель) многие воспринимали именно как погружение в воды. Как у Г. В. Иванова: «Говорят, тонущий в последнюю минуту забывает страх, перестает задыхаться. Ему вдруг становится легко, свободно, блаженно. И, теряя сознание, он идет на дно, улыбаясь. К 1920-му году Петербург тонул уже почти блаженно». [132]

Какая, однако, навязчивая идея — это неизбежное погружение Петербурга в первозданные воды!

До сих пор речь шла о литературных описаниях потопа, о культуре образованных верхов, рисовавших и сочинявших стихи и романы. Но буквально с момента основания Петербурга жила и самая что ни на есть простонародная вера в затопление Петербурга.

С основания города все время появлялись «пророки», пугавшие жителей Петербурга катастрофическими наводнениями и затоплением. Верили им в разной степени. С одной стороны, низы города страдали от наводнений уж, по крайней мере, не меньше, чем верхи. С другой, ни одно предсказание ни разу не сбылось.

Границы Петербурга… с чем границы?

Город на краю, на пределе, осознавался как город, скованный в воздухе на ладони колдуна и не имеющий под собой фундамента.

«И стали строить город, но что ни положат камень, то всосет болото; много уже камней навалили, скалу на скалу, бревно на бревно, но болото все в себя принимает и наверху земли одна топь остается. Меж тем царь построил корабль, оглянулся: смотрит, а нет еще его города. «Ничего вы не умеете делать», — сказал он своим людям, — и с сим словом начал поднимать скалу за скалою и ковать на воздухе. Так выстроил он целый город, и опустил его на землю». [133]

В. Ф. Одоевский приписывает эту легенду «старому финну», но очевидно — этим «финном» является он сам. Стоит ли объяснять, как семантически связаны «легенда» и само понятие «беспочвенности», родившееся, скорее всего, тоже в Петербурге? Петербург — город, под которым нет почвы, прочной земли. Но… но тогда — что же под городом?!

Эта «пограничность» города, причем расположенность его не только на границах России, но и на границах Ойкумены, на границах обитаемого людьми пространства, делает его и местом встречи, столкновения мира живых и потустороннего мира.

Если представить себе Землю в виде каравая или лепешки, к краям которой прикасается небо, ограничивая видимый мир, то очень легко вообразить, что жители окраины этого «каравая» должны и впрямь очень уж тесно контактировать с существами иного мира. И пришедшими с небесной сферы, и пролезшими «из-под лепешки». Такой образ мира, в котором центр очень спокойное место, а на окраинах идет борьба Порядка и Мрака, очень хорошо описан в блестящих фэнтези Пола Андерсона.

По-видимому, для человека очень характерно представлять себе мир в виде концентрических кругов. В самом центре находятся области, полнее всего преобразованные человеком, наиболее соответствующие представлениям об идеальном и должном. Чем дальше от этого центра, тем все более дикие и не тронутые человеком области приходится преодолевать, вплоть до мест, где влияние человека вообще не ощущается. Я назвал этот стереотип, эту привычку мыслить себя в центре Вселенной «вселенским централизмом». [134]

Санкт-Петербург — это город, расположенный эксцентрично в том пространстве, которое вплоть до начала XX века мыслилось как Вселенная.

Ощущение величавого покоя, пребывания в некоем центре освоенного пространства, гордость строителя и обитателя империи, простершейся от Вислы до Аляски — все это граничит с чувством, что все видимое вокруг непрочно, зыбко, в любую секунду может исчезнуть. Что созданное человеком — лишь одна часть окружающего и что в предельно упорядоченный, приведенный к почти казарменному порядку мир человека в любой момент может вторгнуться стихийное, опасное и сокрушающее.

Я бы осмелился утверждать, что призрак или восставшее из гроба существо семантически очень сходно с Невой. Призраки, тролли или иные пришельцы из иных миров так же вторгаются в мир живых, как воды Невы вторгаются из мира природного хаоса в упорядоченный мир человека. Они точно так же олицетворяют некие природные, внечеловеческие силы. Получается, что эти силы актуально присутствуют в Петербурге и составляют его неотъемлемую часть.

Добавим к этому постоянное воздействие экстремальных факторов: геопатогенных зон или долгой зимней вьюги, производящей на жителя Санкт-Петербурга такое сложное впечатление. Мало того что весь город и все время находится «на краю», так тут еще и сам отдельный человек оказывается в какой-то пограничной ситуации. Летит мокрый снег, тьма по двадцать часов в сутки (а в метель — круглые сутки), не видно ни зги, пронизывающий холод… А тут еще и рассказы, шепотки, легенды, мифы… В общем, неуютно петербуржцу, и становится совсем непонятно, кто это топает вон там, за углом? Топает? Вроде бы да, ходит кто-то… А может, и нет, может, послышалось… А если ходит, то кто?! Крещеному быть там совсем необязательно…

Нет ничего нового в том, что смещения сознания приурочены к экстремальным природным факторам: наводнениям, метелям, ураганам и т. д. Новое тут только то, что в жизни петербуржца эти самые экстремальные факторы сказываются довольно часто. И еще дело в том, разумеется, что петербуржцы относятся к экстремальным состояниям не так, как жители большинства стран и городов. Там, где другие сотворят крестное знамение, и все — петербуржцы проявят любопытство, а то и полезут за угол — посмотреть, кто этот там топает? Кто-то мелькнул или померещилось?! Вроде мелькнула за снегом, за сырым ветром чья-то косматая спина… Шел мужик в шубе или… Одним словом, петербуржцы очень любят свои экстремальные состояния.

Фольклор… Или все не совсем фольклор?

Невероятные истории как будто рождаются из самой петербургской почвы, отделяются от стен Великого города. В фольклоре у таких историй есть свое название: «быличка». Быличка — не сказка, не повесть, а именно что история про встречу с необычайным.

— Гляжу — стоит! Борода — во, сам ростом с сосну!

— Не может быть…

— Не веришь, не надо, а он вот стоял… И все, и пойди проверь.

Началось уже с момента основания города.

Вспомним хотя бы обстоятельства, при которых родилось легендарное «Петербургу быть пусту». В 1717 году дьячок Троицкой церкви встретил в сумерках кикимору, явившуюся ему в виде жуткой всклокоченной бабы. После этой встречи дьячок и ударился в запой, стал шляться по городу без дела и вопить свои эсхатологические пророчества. Между прочим, никакое битье кнутами в застенках не заставило дьячка изменить показания: видел он кикимору! Быть Петербургу пусту!