Россия, которой не было - 4. Блеск и кровь гвардейского столетия - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 46

Одним словом, Пестель создал на юге под себя классическую военную хунту. Кстати, большинство означенных «бояр», когда на Юге все же удалось устроить мелкую заварушку, остались от бунта в стороне. То самое «высшее сословие», много лет протрепавшее языками, дружно устранилось. Кое-кому из них все же пришлось отвечать перед судом, как Волконскому – но большинство отделалось легким испугом.

Летом 1825 года, всего за несколько месяцев до бунта, случилось прямо-таки комическое событие: сподвижник Пестеля Бестужев-Рюмин обнаружил у себя под носом, в 8-й артиллерийской бригаде… еще одно тайное общество. Сформировавшееся, созревшее, с пылу с жару…

Именовалось оно «Соединенные славяне» – несколько десятков офицеров и прапорщиков. Правда, идеи у них были, мягко выражаясь, странноватыми: эта кучка всерьез намеревалась не только учредить в России республиканское правление, но и создать федерацию из десяти славянских государств: Россию, Польшу, Моравию, Далмацию, Кроацию, Венгрию с Трансильванией, Сербию с Молдавией и Валахией». Во как! Не больше и не меньше!

С какого перепугу эти сопляки зачислили в число славянских наций «Венгрию с Трансильванией и Молдавию с Валахией», я так и не установил, да это в принципе и неинтересно… Главное, и без того ясно, что это была за специфическая публика. Вот что пишет о них Горбачевский: «Славянский союз носил на себе отпечаток какой-то воинственности. Страшная клятва, обязывающая членов оного посвящать все мысли, все действия благу и свободе своих единоплеменников и жертвовать всей жизнью для достижения сей цели, произносилась на оружии; от одних своих друзей, от одного оружия славяне ожидали исполнения своих желаний; мысль, что свобода покупается не слезами, не золотом, но кровью, была вкоренена в их сердцах… сей слабый очерк достаточно показывает, что дух Славянского общества во многом отличался от духа Южного общества, и что даже в некоторых отношениях они были друг другу совершенно противоположны».

По моему глубокому убеждению, насчет «противоположности» Горбачевский кругом неправ… Но это, в конце концов, не главное. Главное, «бояре» с восторгом присоединили к себе исполненную столь радикального духа боевую единицу – наплетя «соединенным славянам» с три короба насчет того, как они все потом рука об руку двинутся под предводительством Пестеля освобождать Европу…

На следствии Пестель, нужно отдать ему должное, держался достойно – на коленях не ползал, как иные, не юлил, слезами не обливался. Однако он подробнейшим образом закладывал всех, кто только был когда-то причастен к делам тайных обществ. Делал он это не из трусости, не из желания смягчить собственную участь. Тут другое…

Вспоминает А. Муравьев: «Когда Северное общество стало действовать очень нерешительно, тогда он объявил, что если их дело откроется, то он не даст никому спастись, что чем больше будет жертв, тем больше будет пользы – и он сдержал свое слово. В Следственной комиссии он указал прямо на всех участвовавших в Обществе, и если повесили только 5 человек, а не 500, то в этом Пестель нисколько не виноват: со своей стороны он сделал для этого все, что мог».

Каково? Честное слово, по-моему, уж лучше бы он развязал язык из простого страха за свою драгоценную шкуру – так получилось бы пригляднее, что ли…

Стоит ли удивляться, что поэт В.А. Жуковский охарактеризовал в свое время декабристов так: «Какая сволочь! Чего хотела эта шайка разбойников? Вот имена этого сброда. Главные и умнейшие Якубович и Оболенский, все прочее мелкая дрянь».

В том-то и беда Пестеля, что он не просто дрянь, а именно дрянь мелкая. По крайней мере, умереть сумел достойно, не скулил и не цеплялся за священника, как Каховский…

Итак, до выхода на Сенатскую площадь – сутки с небольшим. Наши герои и не вспоминают, что нынче, собственно, столетний юбилей Гвардейского Столетия – но, надо признать, собираются его отметить нешуточной заварушкой, превосходящей по размаху и намерениям все прошлые янычарские выступления. До сих пор российская гвардия, иных самодержцев возводя на престол, а иных еще и убивая, никоим образом не посягала на некие основы. Нынче все собираются сделать наоборот…

Поначалу диспозиция представляется четко: Гвардейский флотский экипаж, отказавшись присягать Николаю, с пушками двинется к Измайловскому полку, соединится с ним и с Конносаперным эскадроном – и все вместе двинутся к Сенату. Московский полк соединяется с Егерским. Гренадерский со всей артиллерией и Финляндский идут по отдельности. Есть надежда на кавалергардов (среди них – члены Общества Анненков, Арцыбашев и Свистунов), следует попробовать привлечь на свою сторону и командира Семеновского полка Шипова, который некогда был одним из активнейших членов Союза Спасения и Союза Благоденствия (предшественников Северного общества) и какое-то время состоял в самом Северном обществе. Если все получится, будет собран неплохой ударный кулак…

Но эта диспозиция рушится почти мгновенно!

Измайловцы и финляндцы не выйдут. Конные саперы тоже. Полковник Шипов, выясняется, «передался совсем на сторону Николая». Блестящий кавалергард Свистунов отказывается вести агитацию среди сослуживцев и заявляет, что вовсе уедет из города переждать смутные времена. Точно так же отказываются бунтовать кавалергардов Анненков с Арцыбашевым – это уже не болтовня на тайных заседаниях, а реальное дело, которое пугает светских хлыщей…

Диспозиция рухнула! Трубецкой, избранный диктатором восстания, убеждается, что всерьез рассчитывать можно только на флотских гвардейцев, Московский полк и Гренадерский. И ни единого орудия у мятежников уже не будет.

Он меняет план на ходу. Теперь главная задача – арест и убийство царской семьи. Якубович и Арбузов должны занять Зимний дворец. В Обществе хорошо понимают, что за этим последует – «буйное свойство Якубовича, конечно, подвергнет оных опасности». Понимают, но особенно не протестуют, а Рылеев, как уже упоминалось, вдобавок поручает Каховскому пробраться в Зимний и убить Николая.

Потом, на следствии, Трубецкой будет вилять и юлить: он-де никому не поручал занимать Зимний, Сенат и Петропавловскую крепость, не говоря уж о том, чтобы «спустить с цепи Якубовича». А уж об убийстве царской семьи он, ангел кротости, и вовсе помышлять не мог…

Чуть позже он начинает вспоминать: что-то такое и в самом деле говорил тогда, вроде бы даже и об аресте царской фамилии, но был в «совершеннейшем беспамятстве», а потому и не помнит толком, что же наплел…

Тогда ему предъявляют показания Рылеева. Отставной офицер и посредственный поэт категоричен: Трубецкой представил четкий план занятия вышеозначенных объектов и ареста всей императорской фамилии. Им дают очную ставку, и Трубецкой признает: вообще-то было… Но – в совершеннейшем беспамятстве! В помрачении ума! Прошу учесть как смягчающее обстоятельство!

Но эти слезы, сопли и увертки будут гораздо позже. А пока что еще не закончилось 13-е декабря, завтра будет 14-е…

День Фирса – так в православных Святцах обозначено 14-е декабря…