Россия, которой не было - 4. Блеск и кровь гвардейского столетия - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 36

Однако в России Дон-Кихоты уничтожаются быстрее, чем в Испании. Неизбежность дворянского нападения на Михайловский замок лучше всего выразили два человека, находившиеся, если можно так выразиться, на противоположных полюсах мысли и действия: декабрист Поджио и начальник тайной полиции при Александре I де Санглен. Поджио: «Павел первый обратил внимание на несчастный быт крестьян и определением трехдневного труда в неделю оградил раба от своевольного произвола; но он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним выходить из карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу не быть!» Де Санглен: «Павел хотел сильнее укрепить самодержавие, но поступками своими подкапывал под оное. Отправляя, в первом гневе, в одной и той же кибитке генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ слишком рано, что различие сословий ничтожно. Это был чистый подкоп, ибо без этого различия самодержавие удержаться не может. Он нам дан был или слишком рано, или слишком поздно. Если бы он наследовал престол после Ивана Васильевича Грозного, мы благословляли бы его царствование…»

В том-то и парадокс, что едва намеченная Павлом «рыцарская идеология» при дальнейшем ее развитии ударила бы по российскому самодержавию не в пример сильнее, чем все прежние попытки. Павла следует оценивать еще и по тем последствиям, что могли повлечь за собой его решения, проводившиеся бы в жизнь достаточно долго.

Не зря один из современников-консерваторов назвал реформы Павла «карбонарским равенством», которое-де «противоречит природе вещей».

Николай Бердяев писал в работе «Истоки и смысл русского коммунизма»: «…таинственная страна противоречий, Россия таила в себе пророческий дух и предчувствие новой жизни и новых откровений… святая Русь всегда имела обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и звериного и недостаточно раскрывала в себе человеческое. Ангельская святость и зверская низость – вот вечные колебания русского народа… для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем относительном и среднем…»

В этом много правды. Безусловно, никоим образом не стоит относить к ангелам ни Лжедмитрия I, ни Петра III, ни тем более Павла I. Они были детьми своего времени с массой недостатков, ошибок и промахов. И все же эти три убитых самодержца как раз и были теми, кто нес России «новую жизнь и новые откровения». Они, все трое, каждый в свое время, предлагали России иной путь, уводивший из тупика и застоя. И всех троих с какой-то жутко-мистической регулярностью сожрала «Русь звериная»…

Только после 1905 года можно стало упоминать печатно, что Петр и Павел погибли не своей смертью!

«Настольный словарь для справок по всем отраслям знания» издания Ф. Толля, 1864 год, о Петре III: «Против него составился заговор; П. отказался от престола 28 июня 1762 г., уступил престол супруге и скоропостижно умер в Ропше, в присутствии А.Г. Орлова, Ф.С. Барятинского и Г.А. Теплова». О Павле: «Внезапная кончина, постигшая его в Михайловском замке, в ночь на 11-е марта, положила конец всем колебаниям».

Энциклопедический словарь М.М. Филиппова, 1901 год, о Петре: «Был удален в Ропшу, где и погиб 7-го июня». О Павле: «Погиб вследствие заговора, составленного Паленом, Зубовым и др., в ночь с 11 на 12 марта».

Энциклопедический словарь Павленкова, вышедший в 1913 году, но представлявший собой переиздание прежних лет. О Петре: «Подписал отречение от престола и был отправлен в замок Ропшу, где скоропостижно скончался». О Павле: «В ночь на 11 марта 1801 г. П. неожиданно постигла кончина в крепком замке св. Архангела Михаила (ныне Михайловский замок)».

После 1905 года два видных психиатра попытались решить, наконец, вопрос о душевной болезни Павла либо ее отсутствии. П.И. Ковалевский выпустил выдержавшую восемь изданий книгу, где сделал вывод, что Павел принадлежал к «дегенератам второй степени с наклонностями к переходу в душевную болезнь в форме бреда преследования». Профессор же В.Ф. Чиж написал, что «Павла нельзя считать маньяком», что он «не страдал душевной болезнью» и был «психически здоровым человеком». Доверия к работе Чижа у меня больше не оттого, что его точка зрения схожа с моей, а потому, что Чиж пользовался обширными архивными материалами о жизни и деятельности Павла, зато Ковалевский в основном ссылался на сплетни и анекдоты вроде истории о некоем полку, прямо с парада посланном пешком в Сибирь…

Увы, и в наши дни случается похожее… Лет пятнадцать назад один из виднейших чешских неврологов, профессор Иван Лесны выпустил книгу, название которой я бы лично перевел как «О немощах могучих». Книга интереснейшая, посвящена возможным душевным болезням многих известных монархов. Вот только в русском переводе из нее почему-то исчезла одна-единственная глава – о Павле.

Я не поленился отыскать чешское издание. Профессор бестрепетной рукой ставит диагноз «мегаломания», «явственные признаки невроза навязчивости» и даже «параноидальные черты характера». Однако, едва речь заходит о примерах и доказательствах, Лесны сплошь основывается на тех же старых анекдотах, вымыслах и сплетнях! С документами той эпохи он не знаком вообще, а из мемуаров отбирал только те, что работали на его версию. Кроме того, явным признаком душевной болезни Павла Лесны считает… «постоянный страх Павла, что его постигнет судьба отца». Позвольте, но ведь так и произошло!

Естественно, Лесны считает, что Чиж был «чересчур благосклонен к Павлу». Сам он – безоговорочный сторонник Ковалевского. Бог ему судья. Хорошо, по крайней мере, и то, что Лесны не упустил случая описать склонности Павла, которые вряд ли служат признаком душевной болезни. «Император испытывал огромную склонность к чести с большой буквы „Ч“ – как некогда древние рыцари». Что же тут от болезни? А впрочем, чехам, вечным капитулянтам и вечно чьим-то холопам, с готовностью поднимавшим лапки то перед вермахтом, то перед советскими танками, понятия чести, такое впечатление, не особенно и знакомо…

Сам же Лесны приводит прекрасный пример: в свое время Павел под честное слово освободил из тюрьмы предводителя польских повстанцев Костюшко и нескольких его сподвижников и разрешил им уехать за границу – при условии, что они дадут честное слово никогда более не поднимать оружия против России.

Белорусский шляхтич Костюшко и его друзья слово сдержали – вряд ли они считали Павла сумасшедшим, обещания, данные сумасшедшему, никто не исполняет. Они были в одном пространстве чести, вот и все…

Александр прекрасно знал о готовящемся мятеже. Дело даже не во мнении историков, например Покровского, о том, что распоряжения, отданные им Конногвардейскому полку накануне переворота, могли быть сделаны лишь посвященным. Вожаки мятежа не стеснялись закладывать цесаревича.

Пален подробно рассказывает в своих записках, как обрабатывал великого князя. Муравьев-Апостол вспоминал: «В 1820 году Аргамаков в Москве, в Английском клубе, рассказывал, не стесняясь многочисленным обществом, что он сначала отказался от предложения вступить в заговор против Павла, но Великий Князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекал его за это и просил не за себя, а за Россию вступить в заговор, на что он и вынужден был согласиться».