«Молодежь, то есть дворянчики от 17 до 32 лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маской русского патриотизма. Тенденции, незаметно внедряемые старшинами в них, иногда даже собственными отцами, превращают этих молодых людей в настоящих карбонариев. Все это несчастие происходит от дурного воспитания. Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении в России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции, уничтожении рангов, достичь коих у них не хватает терпения, и о свободе, которой они совершенно не понимают, но которую полагают в отсутствии подчинения».
Время показало, что автор этих строк был совершенно прав. Во второй половине XIX столетия народовольцы, как раз главным образом и состоявшие из «дворянчиков» и «экзальтированной молодежи», заразили общество вирусом революции, убили Александра II практически за считанные дни до введения им конституции да вдобавок проторили дорожку большевикам…
Вернемся к декабристам. Чтобы понять, что же на самом деле представляли собой эти субъекты, необязательно вспоминать о полусумасшедших неудачниках вроде Якушкина. Достаточно заглянуть в первоисточники – в «Русскую правду», сочиненную Павлом Пестелем в качестве руководства на ближайшее будущее.
Как же Пестель представлял себе полицейскую систему новой свободной России?
Новую полицию Пестель предлагал именовать… «Высшим благочинием» (прямо-таки оруэлловское Министерство Любви). «Высшее благочиние охраняет правительство, государя и государственные сословия от опасностей, могущих угрожать образу правления, настоящему порядку вещей и самому существованию гражданского общества или государства, и по важности сей цели именуется оно высшим…»
По Пестелю, деятельность «Высшего благочиния» с самого начала должна сохраняться в строжайшей тайне, оно «требует непроницаемой тьмы и потому должно быть поручено единственно государственному главе сего приказа, который может оное устраивать посредством канцелярии, особенно для сего предмета при нем находящейся». Даже имена чиновников «не должны быть никому известны, кроме государя и главы благочиния». До подобной секретности не дотянули ни ЧК, ни гестапо…
«Высшее благочиние» должно развернуть самую широкую сеть доносчиков и тайных агентов: «Для исполнения всех сих обязанностей имеет высшее благочиние непременную надобность в многоразличных сведениях, из коих некоторые могут быть доставляемы обыкновенным благочинием (т.е. обычной полицией – А.Б.) и посторонними отраслями правления, между тем как другие могут быть получаемы единственно посредством тайных розысков. Тайные розыски, или шпионство, суть посему не только позволительное и законное, но даже надежнейшее и, можно сказать, единственное средство, коим высшее благочиние поставляется в возможность достигнуть предназначенной ему цели».
Естественно, чины «внутренней стражи» должны получать самое высокое жалованье: «Содержание жандармов и жалование их офицеров должно быть втрое против полевых войск, ибо сия служба столь же опасна, гораздо труднее, а между тем вовсе не благодарна».
Наконец, численность «ревнителей благочиния» предполагается огромная: «Для составления внутренней стражи, думаю я, 50 000 жандармов будут для всего государства достаточны».
Для сравнения: тогдашний Корпус внутренней стражи, в который входили и жандармские части, к 1825 г. насчитывал всего около пяти тысяч человек…
Так что я предлагаю читателю самому решить куда могли завести такие планы и чем кончилось бы их вдумчивое претворение в жизнь. Кстати, к 1842 г. штаты многократно руганного и предаваемого анафеме III отделения составляли… 40 человек.
Кстати, офицеры III отделения отчего-то всерьез полагали, что основным мотивом, подвигнувшим декабристов на мятеж, было желание освободиться от своего кредитора, то есть – императорской фамилии. Шеф жандармов Дубельт так и пишет: «Самые тщательные наблюдения за всеми либералами, за тем, что они говорят и пишут, привели надзор к убеждению, что одной из главных побудительных причин, породивших отвратительные планы «людей 14-го декабря», было ложное утверждение, что занимавшее деньги дворянство является должником не государства, а императорской фамилии. Дьявольское рассуждение, что, отделавшись от кредитора, отделываются от долгов, заполняло главных заговорщиков, и мысль эта их пережила…»
В самом деле, к 1825 г. большая часть дворянских имений была заложена в Государственном банке. Маркиз де Кюстин, посетивший Россию в 1839 г., писал, что император является «не только первым дворянином своего государства, но и первым кредитором своего дворянства» [105].
Так что эта версия имеет все права на существование – аналоги в мировой истории встречались. Доклад Дубельта, уточняю, был строго секретным, не предназначенным для широкого распространения. Известно, что на допросах господа декабристы порой прямо-таки выворачивались до донышка. Начальник III отделения Бенкендорф и шеф жандармов Дубельт – люди чести (пора, наконец, отказаться от их совдеповских оценок!), боевые офицеры, герои 1812-го года. Если признать, что они не кривили душой, а фиксировали то, что знали, картина получается и вовсе прелюбопытная. По крайней мере, начинаешь понимать, почему вдруг бросились бунтовать не просто знатные люди – помещики, владевшие многими тысячами душ и обширнейшими имениями. Чего не сделаешь, чтобы освободиться от кредитора, которому нет охоты возвращать долг…
Кстати, проверить эту версию «не просто, а очень просто». Нужно всего лишь вдумчиво покопаться в архивах. И если обнаружится, что имения «людей 14-го декабря» были заложены в казну, все подозрения превратятся в уверенность…
Пушкин, еще в 1822 г., будучи совсем молодым, прекрасно понимал опасности «дворянских» революций, понимал, что «ограничение дворянами самодержавия» выродилось бы в нечто страшное: «Владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных».
Правда, он писал это, имея в виду попытку дворянства ограничить в 1730 г. права императрицы Анны, но разница невелика…
…И дряхлый Октябрь позади
Введение, оно же предупреждение
Лиц, политически озабоченных, автор почтительнейше просит эту главу не читать. Поскольку в гордыне своей тщится не «реабилитировать» кого-то или «ниспровергнуть», а провести беспристрастное, насколько удастся, историческое расследование. «Насколько удастся» – потому что автор тоже живой человек и не свободен от симпатии с антипатиями.
Сразу оговорюсь: влезать в дискуссию по поводу выноса либо невыноса Ленина из Мавзолея не собираюсь. По причине брезгливого пренебрежения к таковой. Ну совершенно нам больше нечего делать, кроме как ломать копья на сей счет! Ну заняться нам больше нечем! Ну нет у нас других забот! Как будто хоть от одной малюсенькой проблемы избавимся, закопав Ильича согласно его пресловутому завещанию, которого ни одна живая душа в глаза не видела, кстати…