Был подвал, но заведующая сказала, что вход в него давно заложен и почти сразу продемонстрировала едва заметный в полутьме на оштукатуренной стене прямоугольник ничем не прикрытой кладки.
Расположение внутренних же помещений, наводило на мысль, что их пытались перепланировать и перестроить, но задуманное до конца не довели. Так что архив нынче представлял собой анфиладу комнат без дверей, с расположенными под потолком некрупными окнами, забранными толстой решеткой.
— Здесь документы, имеющие отношение к верфи и пристани, — повела рукой Клавдия Васильевна, указывая на полки, стоящие вдоль стен и двойным рядом посередине.
В следующем помещении таким же образом хранились документы, относящие к торговым домам и конторам, имеющимся в слободе на момент национализации Советами городского хозяйства.
В третьей комнате рядами по полкам стояли книги. А на мой вопрос, что с ними не так, женщина пожала плечами:
— Ну, как же? Идейно неправильные произведения, совершенно не подходящие для общего ознакомления! Фривольного тона романы, духовная и молитвенная литература, книги, в которых пропагандируется буржуазный образ жизни!
Я кивнул — теперь понятно и с этим…
В четвертой и самой дальней комнате полок не было совсем, а стояли только сундуки вдоль стен по кругу.
— А это из того, что посчитали не важным, но и выбрасывать не стали, после изъятия документов из личных кабинетов в домах, что позже были переданы под общественные учреждения. Можете посмотреть, они не заперты. Но там нет ничего стоящего.
Я поднял крышку крайнего к себе сундука. Моим глазам предстали связанные ленточками стопки писем. Сбоку от них лежала потрепанная книга, оказавшаяся Часословом, но с рукописными пометками на полях. Под ней нашлись тетради с какими-то расчетами, но видимо не относящимися к торговому делу, раз их не отнесли к тем бумагам из контор, что хранились в другой комнате. И последним я достал блокнот, оказавшийся, то ли переписанным от руки сборником стихов, то ли и вовсе личным сочинительством кого-то, кто обитал в доме, откуда его изъяли — я был не силен в поэзии, а потому авторства строк определить с ходу не сумел. Дальше, вглубь сундука, я не полез.
— Видите, Николай Алексеевич, ничего интересного и тем более ценного. А потому и непонятно, зачем тем хулиганам, что сюда пробрались, нужно было переворачивать их и перерывать содержимое. Что искали? — и женщина потерянно развела руками.
Вот и я бы хотел это знать… но, как и на кладбище, в библиотеке похоже, я на этот вопрос ответа тоже не найду. И спросил о другом:
— Все сундуки были перевернуты? И что разорили в тех помещениях? — кивнул я на анфиладу комнат, оставшуюся за нашими спинами.
— Там, — Клавдия Васильевна повела глазами туда, куда я кивал, — порушили только по проходу. Было впечатление, что сваливали с полок только то, до чего доставала рука, пока шли напрямую, через помещение. А здесь, — она стала указывать, — перевернули содержимое сундуков из домов Самсоновых, Заречных, Зябликовых, Решетовых и Свешниковых. Остальные остались нетронутыми.
При этом она обозначала сундуки, стоящие по порядку от дверного проема. Что-то в этом перечислении задело мое внимание, но женщина продолжила говорить дальше, и я отвлекся от вдруг промелькнувшей мысли.
— Когда мы все складывали по местам, еще раз убедились, что ничего важного здесь быть и не может. Переписка, притом личная, а не деловая, акварельные альбомы, ноты, часто записанные от руки, пара девичьих дневников, какие-то охотничьи записки, с перечислением трофеев… не знаю даже, что там может быть такого, чтобы такой разгром учинить… и убить человека, добираясь до этого… — она всхлипнула и достала из рукава платок.
Вот этого, пожалуйста, не надо. И я постарался побыстрей перевести разговор на другую, первую возникшую в голове, тему.
— Скажите, Клавдия Васильевна, а почему библиотека так и не переехала в новый Дом культуры?
— Знаете, Николай Алексеевич, там как-то много чего сложилось такого, что переезд все не удавался, — стала отвечать женщина задумчиво, но отвлекшись, плакать вроде передумала, что и хорошо, — во-первых, само строительство затянулось. Сначала, когда ямы под фундамент уже вырыли, поменяли начальника строительства. Архитектор-то, разработавший здание, был уж больно известным и понятно, что сам он за работами следить не мог. А тот, первый начальник, видимо неправильно расположил здание, и его сняли. Потом, когда приехал новый, то оказалось, что тот проект Дома культуры, что должны были строить у нас, предназначен для городов и слишком большой, а наша слобода, как вы знаете, таким статусом пока не обладает. А потому и проект пришлось переделывать. Вот из-за этого как раз, те помещения, которые предполагались под библиотеку, выбыли из нового общего плана.
— Так и как выкрутились? — уже по-настоящему заинтересовался я, — Она ж обязательно должна быть в Доме культуры.
— Да, обязательно. Так что перепланировали там что-то, в результате чего кухню буфета и мастерские плотницкого кружка вынесли в отдельное здание, которое расположили на заднем дворе территории. В результате они оказались как раз там, где раньше располагались Свешниковские склады за садом. То есть на земле, что раньше прилегала к этому особняку. А под складами теми, видно были подвалы и этого не учли. И когда стройка флигеля началась, то земля просела… погибли люди, нужно было разбираться… — тут она как-то странно покосилась на меня, но поняв, что я ничего по этому поводу говорить не собираюсь, успокоилась и продолжила рассказывать дальше: — Вот, из-за этого все и затянулось со строительством. А уже, исходя из этого, открывать Дом культуры решили, когда только самые необходимые для этого помещения были отделаны. А библиотека, как вы понимаете, к таковым не относилась. Тем более что мы имели свое здание, а не ютились где-то временно.
Пока она говорила, я поднимал крышки других сундуков и рассматривал то, что лежало в них. Не то, чтоб я не доверял словам заведующей об отсутствии в них чего-то ценного, но мысль, что я что-то упускаю, притом — явное, не оставляла меня ни на мгновение.
Когда я перешел к четвертому сундуку, Клавдия Васильевна успела рассказать, что знала, и по поводу убийства. Но узнать чего-то нового мне, к сожалению, не удалось.
— Вы будете осматривать все сундуки? — спросила женщина, когда стало ясно, что на все возможные вопросы она уже ответила.
— Да, посмотрю…
— Тогда я пойду, а вам пришлю кого-нибудь из девочек, — предложила она и, получив от меня согласный кивок, удалилась из архива.
Когда раздались звуки шагов за спиной, я не обернулся, но вот возглас, прозвучавший тут же, оставить без внимания уже не мог:
— Точно, Колюшка! А я смотрю, смотрю, но глаза-то ужо не те, думала, показалось! Вот и спустилась вниз…
Передо мной стояла не Ольга, и не Глафира, которых я ожидал, а… тетя Паша. Такая же, как я ее и помнил — невысокая, щупленькая и подвижная, очень похожая на шуструю мышку. Так ведь и точно — она же всю жизнь работала здесь, в особняке Свешниковых. И именно, что «всю жизнь» — без преувеличения, еще с тех времен, когда в нем обитали его старые хозяева. Насколько знаю, как пришла она сюда лет в четырнадцать горничной, так и продолжала работать на той же должности до сих пор. И всей разницы было, что нынче не горничной она называлась, а уборщицей.