Акциденция - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Климин cтр.№ 13

При этом двери, и входные, и подвальные, оказались не взломаны, находились на запоре, и вообще, признаков присутствия посторонних в помещении библиотеки обнаружено не было. А потому, в тот день и было решено считать происшествие несчастным случаем, произошедшем по неосторожности самого погибшего.

Но вот на следующий день заведующая библиотекой, Клавдия Васильевна Сарычева, решила-таки полуподвал проверить, и обнаружила очередной непонятный разгром в помещении архива. Что и послужило поводом переквалифицировать смерть сторожа в убийство.

Народ в отделение начал возвращаться ближе часам к восьми.

Первыми приехали Михаил Лукьянович с Наташей. С ними прибыл Прол Арефьевич, которому меня тут же и представили.

Бывший начальник слободской милиции, а ныне — завхоз, оказался крепким не по-стариковски, весьма суровым на первый взгляд и тоже неплохо знакомым мне, по давним, детским воспоминаниям.

А только мы успели пожать друг другу руки, как во двор въехала бричка, в которой на верфь уезжали Василиса с братом. С ними приехал и Марк, как мне пояснили, когда я спросил, что за черноволосый парнишка из повозки выбирается. Он, оказывается, в рабочем поселке живет, в бараке, где одинокие мужчины квартируют. Так он сегодня после ночного дежурства в отделении и в отсутствии собственной, фотографической, работы, дома был, а потому, когда налет случился, то сержант сразу на завод и кинулся, потому, как рядом там находился.

Кузьма остался заниматься с лошадью, а Василиса с Марком уже через минуту входили в отделение.

— Ну что, как на заводе? С отцом? — спросил девушку с порога капитан.

— Все неплохо! — выдохнула она, и принялась докладывать.

Саму верфь, конечно, разворотили сильно. Один спусковой понтонный док смели полностью прямым попаданием, и на соседнем лебедку погнуло основательно, и это не считая настила вокруг, по которому теперь ходить совершенно невозможно. Склады, которые восстановить толком после прошлого налета так и не успели, опять снесли, считай, подчистую. Но так как готовую продукцию успели отогнать в Ниженный еще позавчера, а буксиры в соответствии с принятыми правилами сразу отошли от причала в направлении к левому берегу Волги, то ущерб был по всем показателя не таким большим, каким мог бы быть.

А вот слесарные мастерские, за которые сильно переживали брат с сестрой, поскольку там и работал их отец, почти не задело. А горела так сильно — ивовая поросль, что разрослась с весны под задней стеной, а теперь по лету посохла. Но в самом цеху только окна побились от близкого взрыва, да крышу с краю пожаром задело. А до других производственных помещений не достало и вовсе.

Но раненных, и что совсем хорошо, убитых — нет. Все успели укрыться за дальним от реки краем территории, где еще в прошлом году были вырыты и оборудованы несколько щелей — благо времени добежать туда хватило всем.

Последнюю фразу девушка произносила, уже улыбаясь, светло так, радостно. Да и вся ее мордашка, несмотря на размазанную по ней сажу, выглядела совсем по-другому. Было впечатление, что днем на верфь уезжал совсем иной человек — бледный, с ввалившимися перепуганными глазами и поджимающимися, дрожащими губами. Теперь же глаза ее сияли, щеки розовели прямо сквозь грязь, а рот вдруг оказался мягкогубым, отчего улыбка смотрелась на пол лица.

Это явное преображение девушки, которое случилось от четкого знания, что отец жив и здоров, да и в общем-то никто не пострадал, вдруг напомнило о том, что и мне такое счастливое ощущение знакомо и я его совсем недавно переживал.

Возможно, не так радужно, поскольку в моих воспоминаниях все настолько хорошо не закончилось…

Да что говорить! Тогда, в первых числах июня, в Ниженном, это было ужасно — непередаваемо страшно, оттого, что именно в ту, первую из трех страшных ночей, за которые самолеты люфтваффе снесли автомобильный гигант, я впервые и осознал, что война не осталась подо Ржевом, а она здесь и сейчас — прямо в мирном еще вчера городе. Но вот тот первый момент, когда я увидел отца, грязного, помятого и пораненного, но достаточно сильного, чтоб поддерживать мать, и запомнился вот такой же, совершенно иррациональной в свете чудовищности обстановки, радостью, какая сейчас, похоже, полнила и Василису.

Воспоминания на мгновение вышибли меня из реальности и, как воочию, услышался тревожный вой сирены и увиделась мама в дверях моей комнаты, напуганная, встрепанная со сна, зажимающая рот ладонью и боящаяся что-то произносить, чтоб не впасть в истерику.

И мы уже вместе кидаемся к окну. Но почти сразу наши надежды на то, что тревога учебная, рушатся, потому, что за стеклом вспыхивает ослепляющий в ночи свет, в котором видны шары аэростатов и между ними, нагоняя дополнительную жуть, кружатся листопадом фосфорецирующие в сиянии осветительных бомб листы фольги.

Но мы еще друг друга уговариваем не пугаться, взять себя в руки и поминаем поминутно, то один, то другой, что отец человек разумный и на рожон не полезет, а укроется где-нибудь. А в голову тем временем лезет реальная в своей рациональности мысль, что если немец при такой подготовке сейчас начнет бомбить завод, то никакие укрытия помочь будут не способны…

Мама, трясущаяся, не способная застегнуть кофту на себе, пугает ужасно. Она рвется бежать к заводу, твердя, что пока доберется, все и закончится… а я-то на костылях, беспомощный, слабый, и не могу даже удержать ее, и все твержу только, что отбоя все ж дождаться необходимо…

Потом во дворе. Народу много, кто-то, как и мама пытается куда-то бежать, кто-то просто рыдает, глядя на небо, а две девушки с повязками на руках, видно патрульные, растопырив руки, стараются всех загнать в подвал третьего подъезда, где организовано бомбоубежище. К ним присоединяется дворник, дядя Иван. Да и те немногие мужчины, что не на смене, быстро приходят в себя и принимаются подталкивать, уговаривать, а то и покрикивать на перепуганных женщин.

А мне остается только повторять матери, удерживая ее возле себя, что без нее я не дойду, не спущусь, не смогу управиться с костылями.

Когда раздаются первые взрывы, до бомбоубежища мы добраться не успеваем. Еще не в стороне нашего завода, а где-то на большем отдалении, похоже, что на «Красном Двигателе».

А в подвале тесно, он явно не приспособлен к такому количеству людей, быстро становится душно, дети и многие женщины плачут. Но когда взрывы начинают звучать ближе и почти беспрестанно, все затихают. Сначала старушка из углового подъезда, а потом и многие другие принимаются молиться. Их никто не одергивает… да и кого одергивать-то? Вон, и моя матушка, женщина хоть и не партийная, но идейно правильная… как я за нее всегда знал — учительница все-таки… забормотала «Отче наш». А у меня и язык не повернулся ее оговаривать.

Часа два спустя, после прозвучавшего отбоя, нас выпустили из подвала. И дворник тут же кинулся к сараям, среди которых стояла и конюшня, с приписанными к нашему кварталу лошадью и подводой. А вскоре, снарядив телегу и собрав мужчин, дядька Иван уехал на завод. Меня не взяли… как же это было тяжело, когда старый уже человек хлопает тебя по плечу и отказывает, потому что ты слабее него…