Калигула - читать онлайн книгу. Автор: Мария Грация Сильято cтр.№ 61

Лишь позже по тайной лестнице спустился раб Каллист, которого Тиберий когда-то отправил на чёрные работы. Теперь он сменил одежду на опрятную, без пятен. Грек деловито прошёл мимо, словно не видел Гая, но, заметив, что никого рядом нет, вдруг остановился и прошептал, что молодого Ирода, иудейского царевича, которого много лет держали заложником в доме Антонии, бросили в темницу.

— Он напился и публично заявил, что желает себе поскорее увидеть день, когда на место Тиберия взойдёшь ты, Гай Цезарь.

Покачав головой, Каллист ушёл, а Гай молча вернул Геликону кодекс, в который смотрел всё это время. Новость была устрашающей и, наверное, через Сертория Макрона дошла до Тиберия. Так прошла вторая половина дня. Гай сидел, закрыв глаза, чувствуя на веках жар солнца. Геликон с молчаливой старательностью убрал книги на полки.

Гай вспомнил шатёр в глубине сада Антонии, музыку, ароматы, свет в ночной дымке, бесстыдно обнажённые молодые тела, голос Рометалька. Вопреки россказням и обещаниям Полемона и Ирода, с сомнительными фракийскими богами не было заключено никакого договора, и теперь Ирод в оковах оказался в ужасном Туллиануме ^[38].

«Нет на небе никаких богов, которым есть дело до моего будущего».

Это просто дикая выдумка, которая может стать глупой причиной их гибели.

Каллист больше не появлялся. Солнце село, море потемнело, стало свежо. А по той же лестнице спустился префект Макрон. Гай Цезарь вытаращил глаза, увидев, что грозный префект впервые за всё время пребывания здесь отпустил свой эскорт.

Но и на этот раз Макрон, проходя мимо, сменил свою грубую торопливость на подчёркнутое спокойствие. Он посмотрел на Гая и на ходу бросил:

— Когда вернусь, хотелось бы найти время поговорить.

Гай попросил Геликона закрыть библиотеку и удалился в свои комнаты. Видимо, пока заходило солнце, успели произойти события, способные в корне изменить будущее. Несколько дней, притворяясь, что ему ничего не известно об аресте Ирода, Гай ждал, и каждый голос в коридоре, любой шум за дверью, особенно ночью, казался знаком, что за ним пришли. В то же время каждая либурна, заходящая в порт по имперским делам, вызывала надежду, что прибыл префект Макрон. Но ничего не происходило, и Гай начал надеяться, что Тиберий действительно считает его слишком тупым для участия в каком-то заговоре.

На самом деле случилось так, что Фрасилл, молчаливый родосский астролог в старом сером паллии, таинственно — и очень кстати — заявил Тиберию:

— Я прочёл по звёздам, что Гай никогда не станет императором.

— Ты уверен в том, что увидел? — буркнул Тиберий, и Фрасилл с усмешкой ответил репликой, которая войдёт в книги историков:

— Скорее он верхом пересечёт воды залива от порта Путеолы до берегов Байи, чем станет императором...

И таким образом спас Гаю жизнь.

Но Гай ещё не знал и не мог представить, что это пророчество повлияло на спешный приезд Сертория Макрона.

Видимо, ситуация успокоилась и в Риме, поскольку молодой Ирод,хотя и оставался в темнице в оковах, но не был убит. И не началось никаких судебных процессов.

— Тиберий пока оставил его жить; сказал, что не хочет разжигать пожар в Иудее, — шепнул, бродя по библиотеке, Каллист, который после многих лет на чёрных работах стал быстро подниматься по иерархической лестнице без ведома уже больного Тиберия.

Гай глубоко вздохнул.

«Но откуда ему это известно? — спросил он себя. — И зачем он говорит мне это?»

Каллист с улыбкой удалился, как тень.

А на следующий день благодаря тайным посланиям и не столь тайному вмешательству Сертория Макрона Тиберий сделал так, что сенаторы выбрали Гая на высочайшую государственную должность консула. По древнему порядку Римской республики консулов должно быть двое, и их полномочия длились двенадцать месяцев. Но часто практиковали избирать на обе консульские должности одного и того же человека, и не на один срок, а на десятки лет подряд, как в случае с Августом. Эта должность могла оказаться пожизненной.

Гаю Цезарю объявил это один чиновник, осторожно и с подобострастной улыбкой, и не дождался никакого ответа. Гай пытался распутать замыслы Тиберия, породившие такое решение.

«Вокруг меня плетут сети. А я, запертый здесь, ничего не знаю».

Однако он не сомневался, что его избрание успокоило неуправляемых популяров и в то же время помешало занять эту важную должность какому-то опасному врагу. Но главное, оно означало, что к марту он наконец покинет Капри и в славе этой новой должности приедет в Рим, куда столько лет никак не мог вернуться. Повинуясь порыву, Гай спросил у чиновника, нельзя ли ему поблагодарить императора. Всё с той же улыбкой человек ответил, что император устал и просил — не велел! — дать ему отдохнуть.

На самом деле придворные говорили, что Тиберий уже несколько часов неподвижно полулежит в экседре со сброшенным одеялом и каким-то свитком на коленях и смотрит на море. Он страшно устаёт, шептались они, и погрузился в одиночество. Император долго дремал так. Он всё чаще допоздна, порой до вечера, оставался в постели в своих комнатах. В лучшем случае, он кое-как поднимался на закате и неподвижно смотрел на солнце на горизонте, а потом возвращался в постель. Однажды Гай Цезарь, молча отдав ему салют, встретил его слишком долгий взгляд: возможно, император хотел пообщаться, что-то сказать. Но замер. Гай тоже застыл.

На самом деле уставший от жизни Тиберий думал, что этот молодой человек пережил кое-что пострашнее, чем ночная прогулка по Тевтобургскому лесу. В его голове рождались вялые мысли о покое — те же мысли, что в старости толкнули Августа высадиться на острове Планазия, где томился в заключении его молодой внук Агриппа Постум, и, обнявшись, поплакать вместе с ним. Тиберий с беспомощным запоздалым испугом думал, что прожил жизнь, чтобы узнать жестокую бесплодность власти. Он смотрел на Гая, но Гай не смог даже шевельнуть губами. И Тиберий продолжил свой тихий путь, еле переставляя опухшие стопы.

На Капри, на виллу Юпитера дули разные ветры. Тёмные ветры, налетавшие ночью с моря, отгоняли воду со скал.

Наступила самая жаркая ночь его двадцать четвёртого дня рождения, последняя ночь августа, и сегодня ни один из множества местных ветров не дул на скалы острова. Море было таким гладким и чёрным, что, даже если высунуться из окна, не слышалось никакого плеска на камнях.

Гай проснулся и стал мысленно разговаривать со своей матерью, умершей и оставшейся не похороненной должным образом на том маленьком, ещё меньше Капри, островке, куда никому не разрешалось высаживаться. Его мысли кружили вокруг этой фантазии в дымке, в которой уже растворялась память о её глазах, осанке, голосе. Прошло семь лет с тех пор, как он видел её уходящей с преторианцами в накинутом на плечи лёгком плаще.