Калигула - читать онлайн книгу. Автор: Мария Грация Сильято cтр.№ 23

Остров с разорённым дворцом был рядом, в нескольких взмахах вёсел.

— Как видишь, — сказал жрец, — Антоний не мог построить свои апартаменты вдали от неё.

— Давай причалим и зайдём во дворец, — попросил Гай.

— Нельзя, — ответил египтянин. — Уже более пяти десятилетий туда никто не заходит. Август запретил это под страхом смерти. Однажды один рыбак, услышавший про тамошние несметные богатства, причалил на своей лодке и сошёл по мосткам. Через мгновение с других лодок увидели, как он выскочил, словно спасаясь от чего-то, и казалось, что его ноги опутаны лианами. Он с криком прыгнул в лодку, но тут же упал навзничь и больше не кричал. Течение прибило лодку к берегу. Его тело отнесли в храм и увидели, что его ноги покрыты десятками укусов. Это были следы зубов священной кобры.

Жрец шёпотом посоветовал объехать остров, и моряки молча налегли на вёсла, не пытаясь причалить.

— Говорят, что комнаты царицы были вон там. Она и Антоний потребовали комнаты, в которых никто не любил до них, велели привезти девственные камни из пещер в пустыне.

Они обставили всё своими образами. Там должен был остаться памятник их любви, на века... Но этого не случилось. Когда оба умерли, Август вошёл в кабинет Антония и, поскольку никому не доверял, лично проверил все рукописи и свитки и нашёл его дневник. Антоний любил писать на легчайших листах папируса и, возможно, оставил записи в надежде, что кто-нибудь их спасёт. Но Август быстро прочёл их и тут же велел уничтожить. Потом приказал немедленно разбить вдребезги все статуи царицы и сбросить обломки в воды порта. Я видел эти дни. Видел, как богатейшие греческие купцы, командиры легионов, римские сенаторы, арабские моряки предлагали Августу огромные деньги за статуи обнажённой Клеопатры и слёзно умоляли не ломать их. Но Август, и только он один, устоял против её чар. Я слышал, что он прошёл по этим комнатам в сопровождении своих жрецов, знатоков этрусской магии. Царица велела изваять своё тело из серого базальта и диорита, известняка и гранита, чтобы от комнаты к комнате её нагота словно переодевалась в новую кожу. Я слышал, что в те залы вместе с Августом вошёл и флотоводец Агриппа, тот, что женился на его дочери Юлии и разгромил флот Марка Антония.

При упоминании этих имён, которые непроизвольно воскресили в памяти его происхождение по материнской линии, Гай вздрогнул. Жрец, взглянув на Германика, заявил, что Агриппа был человеком большого мужества.

— Однако я слышал, что он споткнулся о ковёр, когда в одном зале увидел стоящую бесстыдно, как Венера, статую из розового кварцита. Как настоящие предстали живые губы, грудь, живот уже мёртвой царицы.

Мальчика потянуло взглянуть на отца; тот молчал.

— Возможно, — продолжал жрец, — то лицо под водой, которое ты смог увидеть, так как море сегодня прозрачно, — всё, что осталось от величественной статуи Марка Антония. Говорят, что Август велел разломать её и утопить там. Но пьедестал остался у берега, и никто не стёр надпись. Статуя должна была стоять в личных покоях, потому что надпись гласит: «Несравненный любовник».

Германик шепнул сыну:

— Марк Антоний писал Августу: «Ты развлекался со всеми шлюхами Рима и посягал на честных жён. А я женился на царице».

— Когда всё было разорено, — продолжал жрец, — римляне исполнили магические ритуалы, уложили в кучу мебель, подожгли и на руинах разбросали соль. Но один оракул предрёк, что однажды зимней ночью землетрясение пошатнёт скалы под городом, люди с криками выбегут на улицу, а морская волна, высокая, как уступ Фароса, налетит с шумом и грохотом, затопит восточный порт, смоет и остров Антиродос, и Тимоний, и дворцы, и царский причал, и прочие причалы. В конце концов, она отхлынет с плеском и водоворотами, оставив лишь покрытую грязью равнину. А в синем море останутся только фундаменты Фароса. Таково пророчество.

— Сохранилась ли хоть одна статуя царицы? — спросил Германик. — Хотя бы одна во всей Александрии? В Риме не осталось ни одной.

— Я слышал, — ответил жрец, — будто бы Август, раздосадованный тем, что не удастся провести Клеопатру в цепях перед римским народом, позвал знаменитого александрийского художника, знавшего красоту царицы и роскошь её дворца, и велел ему изобразить момент, когда она прижимает к обнажённой груди царскую кобру. Художник исполнил повеление, и я слышал, что он плакал, изображая это. Потом картину отослали в Рим.

— Её больше не существует, — опрометчиво проговорил Германик. — Я знаю, что после показа на своём триумфе Август её уничтожил. Сам я тоже, к сожалению, её не видел. Но сенаторы постановили уничтожить все воспоминания о Клеопатре и Марке Антонии, вынесли damnatio memoriae ^[22].

Его латинское произношение было чересчур чётким и благородным; жрец взглянул на него, и Германик, устав притворяться, сказал:

— В Риме не осталось ни одной мраморной статуи, ни одной картины с её изображением. Но потом я узнал, что некоторые втайне сохранили её статуи, хотя бы разбитые...

— Ты знаешь, что Август привёз в Рим рабов и троих маленьких сыновей, которых Клеопатра подарила Марку Антонию, — сказал жрец, и Германик молча кивнул.

Гай смотрел на них в замешательстве: он узнавал о моментах истории, которые от него всегда скрывали.

— Ты также знаешь то, что известно всем, — без всякой осмотрительности продолжал жрец. — Во время первого римского вторжения молодая царица подарила сына и Юлию Цезарю.

Гай, затаив дыхание, вцепился в руку Залевка и шепнул:

— Ты мне никогда не говорил.

А жрец продолжал излагать факты:

— И ты знаешь, что его назвали Птолемей Цезарь — в этом имени весь Египет видел договор о мире между двумя державами.

— Знаю, — ответил Германик.

И действительно, эта история была леденящей по своей безжалостности. Единственный сын Юлия Цезаря был для Августа невыносимой помехой и мог стать самым грозным из соперников.

Жрец упрямо продолжал:

— Пока легионы готовились захватить Александрию, юноше с немногими верными друзьями удалось сбежать к восточным портам, где он в отчаянии искал какой-нибудь корабль, который доставил бы его в Аравию. Но шпионы Августа оказались проворнее.

Гай смотрел на жреца, и его рука всё крепче сжимала локоть беззащитного Залевка. Мальчик возмущённо думал, с каким безжалостным единодушием все в его семье молчали о прошлом. Он также заметил, что это сообщество, называемое семьёй, было на самом деле двухголовым чудовищем, мифической гидрой, чьи головы семьдесят лет смертельно грызлись друг с другом.

Германик сказал:

— Я знал и про это... — и тут заметил замешательство сына.

Но жрец спросил его:

— Ты уверен, что знаешь всё? Того человека, которого умирающая царица попросила защитить её сына, звали Родион. Но он продал её сына Августу. Он лживо объявил, что Август хочет посадить его на египетский трон. Юноша боялся, ведь мать говорила ему о неимоверной жестокости Августа. Но предатель посоветовал поверить ему: «В тебе течёт кровь Клеопатры, да, но ты также и сын великого Юлия Цезаря. Великий Цезарь не оставил сыновей в Риме. А тебе никогда не приходило в голову, что Август — твой родственник?» Юноша с трепетом ответил, что Август никогда не проявлял сочувствия даже к Марку Антонию, такому же римлянину, как он сам. Но предатель ласково ответил: «Марк Антоний поднял войска против Рима, а ты ни в чём не виновен. Одно твоё имя объединяет судьбы Рима и Египта, это имя вдохновлено богами. Август тоже устал от войн и ждёт тебя, чтобы установить мир». Я слышал, что, говоря так, предатель держал под уздцы прекраснейшего арабского скакуна, которого юноша, убегая из Александрии, был вынужден оставить там. Погладив своего любимого коня, тот сдался и вскочил в седло. И поскакал в Александрию. Так Август в первый раз увидел этого юношу одного с ним роста и опасно похожего на него. Император решил, что это голова опасной змеи, и приказал немедленно её срубить. Мне говорили, что его мать Клеопатра в последние недели жизни хотела сделать его изображение из чёрного базальта.