Феникс. Возродиться из пепла - читать онлайн книгу. Автор: Бекки Чейз cтр.№ 3

Едва занятие заканчивается, я вскакиваю с места. Юстиана не спешит, и лишь дождавшись, когда все разойдутся, приводит меня в коридор с фресками. Они занимают пространство от пола до потолка, каждый квадратный дюйм стены. Светлые и мрачные — все крыло пестрит сценами из истории небес и ада.

На ближайшей — сотворение мира, в ярких, солнечных цветах. На следующей —  благовещение, приковывающее взгляд к единственной белой фигуре в центре. На третьей, черной, с всполохами пламени — четыре всадника Апокалипсиса. А рядом снова светлая, но со скорбными лицами — на ней успение Девы Марии. На курсе по церковной живописи, который нам читали в Вандербильте, я видела множество репродукций известных картин и икон, но ни одна из них не казалась такой насыщенной красками и такой... живой. Неудивительно, что с момента смерти совсем не хочется рисовать — мои картины не будут столь совершенны.

Пройдя до конца коридора, мы останавливаемся напротив самого дальнего изображения, с женщиной в одеянии архангела. Она простирает руки к небесам, в которых парят младенцы с пестрыми крылышками, а из груди у нее вырывается луч света. На миг мне хочется зажмуриться — настолько он яркий.

— Мы называем этот момент «становлением», — поясняет Юстиана. — Святой миг, когда ангел становится высшим.

— Но почему вы решили мне показать… О, Господи, — я в изумлении отшатываюсь, узнав лицо на фреске: — Мама! 

[1] Глория — имя латинского происхождения, в дословном переводе имеет значение «слава».

[2] Вариация имени Ламашту  — демонессы с головой львицы в шумеро-аккадской мифологии. Татуировкой Глория подчеркивает значение выбранного имени.

После разговора с Юстианой мысли о судьбе мамы не выходят из головы. Все свободное время я штудирую фолианты, но в них содержится лишь общая информация об архангелах, нет ни родовых древ, ни подробностей о жизни до становления.

Как она сумела подняться так высоко? Обязана ли я теперь выбрать сторону рая? И могу ли встретиться с ней, чтобы лично спросить об этом?

Пропустив два тренировочных полета, я прохожу вдоль длинного ряда полок, набираю очередную стопку книг и спешу к себе в комнату. Игнорируя занятия, я рискую надолго остаться со слабыми крыльями, но сейчас важнее узнать ответы. Особенно, учитывая средневековые нюансы нового мира — все, что раньше за пару секунд можно было найти в Интернете, теперь приходится по несколько дней раскапывать в библиотеке. Но даже если понадобится не спать по ночам и перетрясти каждый стеллаж, я это сделаю.

Галерея ожидаемо пустует, и я без лишнего внимания замираю напротив изображения мамы. Пусть я забыла ее голос и прикосновения, возле фрески меня переполняет необъяснимое спокойствие, как в детстве — память еще хранит ощущения. Я с интересом всматриваюсь в детали, пока не замечаю витиеватую надпись, проступающую сквозь облака:

«Архангел Юдифь[1], карающий меч Господа нашего».

— Меч, — бормочу я, перебирая справочники.

Конечно же, я искала не там. Обычные энциклопедии не подойдут — надо взять те, которые связаны с правосудием.

— До сих пор не выучила, что тщеславие — грех? — ироничный голос за спиной заставляет меня обернуться. Люцифер с ленцой прислоняется к резной раме и кивает в сторону фрески. — Думаешь, как выгоднее использовать ее лавры?

— В отличие от тебя я горжусь своей матерью, — знаю, что нельзя его провоцировать, но не могу не съязвить: — Хотя, кому я это рассказываю? Тебе незнакомо подобное чувство — ты гордишься только собой. А отца и вовсе боишься.

Я рефлекторно бью по единственно возможному слабому месту и угадываю — лицо Люцифера багровеет от гнева. Преодолев разделявшее нас расстояние, он впечатывает меня в стену с такой яростью, что я выворачиваю крыло.

— Придержи язык, необращенная.

От боли сводит лопатки, но я слишком зла, чтобы смолчать.

— А если не стану, что ты сделаешь? Снова поглумишься и сотрешь мне память?

Он кривится, а я продолжаю с ненавистью смотреть в потемневшие глаза.

— Только вот незадача — я больше не смертная, и со мной в разы больше возни. Так что прибереги свои «трюки» для кого-нибудь еще.

— Умерь свою гордыню, — Люцифер хищно прищуривается.

— Сначала ты обуздай свой гнев. А если не прекратишь цепляться, я расскажу всем, что ты делал со мной на земле.

— Ты мне угрожаешь? — Люцифер готов спалить меня взглядом.

Рука, сжимавшая плечо, перемещается к горлу и сдавливает так, что перед глазами мельтешат звездочки.

— Всего лишь предупреждаю, — хриплю я.

Воздух в легких заканчивается, но я упрямо терплю — не стану умолять. Не дождется! Я больше не та наивная девчонка, которую он соблазнил.

— Не начинай со мной войну, иначе пожалеешь, — в голосе Люцифера слышна неприкрытая злость. — Если я хотя бы намекну, что ты вступала в связь с демоном, ты вылетишь отсюда, не успев прочитать «Отче наш».

— Без доказательств тебе никто не поверит. А я не собираюсь позволять тебе снова…

Я запинаюсь, не выдержав тяжелого взгляда. Становится невыносимо сложно спорить, но не из-за нехватки кислорода — жар ладони вызывает покалывание вдоль позвоночника, а сердце колотится сильнее, чем в ночном кошмаре. Почему я так нервничаю? Неужели я до сих пор восприимчива к его прикосновениям?

Почувствовав реакцию моего тела, Люцифер самодовольно хмыкает и чуть ослабляет хватку, позволяя сделать вдох. А когда я с облегчением втягиваю в себя воздух, добавляет с ехидцей:

— Если я захочу, ты раздвинешь ноги прямо здесь, перед ликом святой мамочки.

Горячие губы касаются уха, а свободная рука скользит по бедру, задирая тонкую ткань юбки — Люцифер готов выполнить угрозу. А я... цепенею, как уже было на земле. Как же остановить это безумие? Не придумав ничего лучше, чем уронить книги, я отправляю ему под ноги всю увесистую стопку. Люцифер на мгновение теряет концентрацию, и этого оказывается достаточно, чтобы его оттолкнуть.

— Гори в аду! — кричу я на весь коридор.

Убегая прочь, я жду проклятий в спину, но слышу лишь довольный смех. Он снова поиздевался всласть, а я в очередной раз продемонстрировала слабость.

Из учебного крыла я выскакиваю никем не замеченной — после занятий внутренний двор и беседки пустуют, а гуляющие в саду парочки далеко и слишком увлечены друг другом, чтобы обращать внимание на взъерошенную необращенную.

У ближайшего зеркала в холле я приглаживаю волосы и расправляю перья. Получается более-менее сносно, и если ненароком встретится кто-то из преподавателей, мой вид не вызовет подозрений. Если бы еще и внутреннее смятение можно было с такой же легкостью привести в порядок. Проклятый Люцифер! Из-за него моя выдержка трещит по швам.