Жизнь после Бога - читать онлайн книгу. Автор: Дуглас Коупленд cтр.№ 25

– Мне просто нужен был свидетель, вот и все,– сказал Дана.

– Тогда я – твой свидетель,– ответил я.

– Я изменился,– сказал он.

– Я рад,– сказал я.

Мы замолчали, потом неловко попрощались, я вышел из квартиры, и прошло несколько лет, прежде чем я снова встретил Дану. Это случилось на парковке возле супермаркета «Экономьте на еде» в торговом центре «Парк и Тилфорд». Дана загружал микроавтобус разными продуктами, а какая-то женщина пристегивала младенца к детскому сиденью, одновременно пытаясь угомонить ребенка постарше, стоявшего рядом.

Я подошел к нему и сказал:

– Дана! Давненько не виделись.

В его глазах я увидел страх. Женщина – его жена – бросила в нашу сторону любопытный взгляд, и Дана поспешно представил меня как «Старика»:

– Мы частенько вместе играли в футбол в школе.

– Здорово,– сказала женщина, продолжая пристегивать ребенка.

– Эй, да у вас дети,– сказал я,– отлично! Вы давно женаты?

Дана словно не слышал меня. Он со стуком захлопнул багажник, отпихнул магазинную тележку, не позаботившись взять двадцать пять центов из запорного устройства, выгреб из кармана ключи и направился к передней двери.

– Я не могу говорить с тобой, старик. Просто не могу.

– Ладно, ладно. Никаких проблем, дружище,– сказал я.

Дана включил зажигание. Его жена улыбнулась, помахала мне и крикнула: «Рада была познакомиться!» – сквозь все сужающуюся щель закрываемого Даной окна.

Неделю спустя, часов в шесть вечера, Дана позвонил мне – найти меня по телефону несложно: мой номер не менялся вот уже лет десять – он явно звонил из автомата, поскольку в трубку доносился рев машин и грузовиков.

– Это я,– сказал он.

– Да уж догадался. Как ты? Пауза.

– Порядок.

Я попытался завязать разговор и смутно почувствовал, будто нахожусь в тихой комнате с человеком, которому осталось жить считанные минуты.

– У тебя симпатичная жена,– сказал я.

– Я молюсь за тебя,– ответил Дана.

– О,– сказал я.– Ну… Спасибо.

– Я молюсь за тебя, потому что ты неверующий, а значит, у тебя нет души.

– Послушай, Данстер, может, я и неверующий, но душа у меня есть. Так или иначе, я в твоем покровительстве не нуждаюсь.

– Бог нисходит в предместья, старик. Мы не ожидали Страшного Суда в наши дни, но он будет.

– Дана, в чем дело?

– Пришло время, старик. Тебе больше не придется жить в линейном времени, понятие бесконечности перестанет пугать людей. Все тайное станет явным. Придет время великих разрушений; небоскребы и здания транснациональных корпораций рухнут. Сон и явь смешаются. И зазвучит музыка. Прежде чем ты станешь нематериальным, тело твое вывернется наизнанку, и падет на землю, и изжарится, как мясо на дешевой жаровне, и ты освободишься и предстанешь перед Судом.

– Хм… Дана, кажется, меня просят к другому телефону. Можно я тебе перезвоню?

– Возможно, ты будешь сидеть за рулем, когда это случится. Возможно, делать покупки в фешенебельном магазине. Возможно…

– Эй, Дана. Мне надо идти. Чао. Вот такой вот Дана.

Из всех нас жизнь Тодда изменилась меньше всего. Он вылетел из университета Саймона Фрэйзера уже больше десяти лет назад и с тех пор мотается между лесопосадочными работами и пособием по безработице, и нет никаких признаков, что он собирается менять этот образ жизни. Он живет в доме сорокового года постройки на Коммершиал-драйв, в Восточном Ванкувере, в постоянно обновляющейся компании разного сброда: лодырей, рохлей, квебекских националистов, владельцев горных велосипедов и музыкальных дилетантов.

Больше всего нас сблизило то, что сразу после школы мы два лета подряд вместе занимались лесопосадками, бродяжничали от контракта до контракта, высаживали саженцы на просеках Британской Колумбии – на озере Боурон, при ручье Кемпер, в Оканагане, Нельсоне, Ценцайкуте, в долине Шимахант. Пролетавшие вертолеты брызгали нам в лицо гербицидами; мы увязали в заросших клюквой болотах; мы слышали, как незнакомцы стучат в окна наших комнат в мотелях на островах Королевы Шарлотты, шепотом предлагая: «Травка… грибки… кока…»; мы принимали получасовой групповой душ в Принс-Джордже, деля на двоих драгоценную горячую воду и соскребая угольную пыль со свежих ожогов кусочками пемзы. Это было хорошее время; Тодд так и остался в нем.

Я навещаю Тодда, и он излагает мне свои теории буквально обо всем. Я навещаю его всего несколько раз в год – он же никогда не приезжает ко мне в центр. Тодд сидит, примостившись на своем балансовском кресле, на спинку которого натянута тенниска с картинкой из книжки доктора Зюсса, посасывая витамин В12.

– Привет, Тодд,– говорю я, перекрикивая включенную на полную катушку запись на пленке для компьютерных программ – она служит звуковым фоном для фильма о зомби, который крутится на видеомагнитофоне с отключенным звуком.

– Старикандер, старикандер, старикандер – не хочешь перекусить? – И Тодд показывает мне нечто комковатое в раковине морского уха, я отвечаю: «Конечно», и он бросает мне сдобную булочку через всю комнату, на полу которой в прихотливом беспорядке валяются: бурдюк для вина, поролоновые подушки, рабочие штаны, спальные мешки, шерстяные носки, доска для серфинга, писклявые игрушки и пластмассовые ложки и вилки, какие выдают пассажирам аэробусов.

На Тодде велосипедные шорты, шерстяные перчатки без пальцев и свитер из Вэлью-Вил-ледж. Мокрые свитера рядами развешаны в коридоре. Я чувствую себя безнадежно буржуазным, как бы я ни был одет, и присаживаюсь в списанное со склада сиденье из «Боинга 737» рядом с тоддовским креслом.

– Тодд,– говорю я,– можно сделать музыку потише?

– А? Что ты говоришь?

Я выключаю музыку, на комнату нисходит умиротворяющая тишина, и мы беседуем.

– На лесопосадках платят гроши,– говорит Тодд. Я даже не удосуживаюсь указать ему на то, что в этой жизни можно заниматься не только лесопосадками.

Тодд совершенно неугомонен. Возможно, он под действием какого-то наркотика. Стейси кончила алкоголизмом, Тодд – наркотиками. Марк называет стиль жизни Тодда «проснись и пой».

Тодд крутит ручки мотороловской рации, лежащей на стопке макинтошевских дискет. На улице подростки гоняют взапуски по соседней Коммершиал-драйв. Уличные певцы, накачавшись эспрессо, хриплыми визгливыми голосами выводят тему из фильма «Прокол» – назойливо, как мартовские коты. Все это создает ощущение красочного, уютного хаоса. Хаоса, изнанка которого – тревожная неупорядоченность.