– Спасибо!
– А что без компота?
В ответ я загадочно улыбнулся, расставил тарелки на подносе и потащил к столу под фикусом, где обычно питался главный бухгалтер завода Волов. Потом я неторопливо направился к буфету и на за гривенник купил бутылку лимонада «Буратино». Двенадцать копеек залога за тару буфетчица Люба с меня по знакомству никогда не берет: знает, что обязательно верну. Вообще, она очень улыбчивая, смешливая, но сегодня вид у нее печальный, даже «перманент» на голове под ажурной белой наколкой от горя развился.
Из разговора родителей я знал, что в столовой была ревизия и нашла жуткую недостачу: сто сорок три рубля. У директора пищеблока Гулумяна случился от неожиданности сердечный припадок, и ему вызывали неотложку.
– Как же Любка так проторговалась? – удивлялся Тимофеич. – Вроде бы не дура…
– Как, как… – сокрушалась Лида. – Один говорит, завтра занесу, у другого мелочи с собой нет, третий забыл бутылку вернуть… Вот и набежало…
– Сто сорок три рублика? – усмехнулся отец, не верящий в честное ротозейство. – Не-ет, тут какая-то химия с физикой. Гулумян еще бюллетенит?
– Бюллетенит. Стенокардит…
– То-то и оно! Армянские хитрости.
– Ну, не украла же Любка?! – ахнула мать, которая всегда верила людям, даже цыганкам. – Она не такая!
– Ага, ждет трамвая…
– Как не стыдно!
Пожалев буфетчицу, стали собирать деньги, чтобы покрыть недостачу, а то ведь посадят как нечего делать. Отец разрешил матери сдать в общий котел три рубля, но она по секрету добавила еще два из кассы взаимопомощи. Когда, собирая «выкуп», обходили комнаты общежития, даже дядя Гриша внес измызганный до неузнаваемости рубль, а вот Комковы, как обычно, пожадились, сказали: «Если проворовалась – пусть посидит!»
…Шумные незнакомцы у окна вдруг притихли, потом встали и, не чокаясь, помянули маршала Рокоссовского.
Обедая, я поглядывал за окно: дождь поредел и заблестел, переливаясь, в лучах солнца, пробившегося сквозь тучи. Потом меня заинтересовал грунт в кадке с фикусом: земля была покрыта слоем спитого высохшего чая, он считается хорошим удобрением, бабушка Маня тоже сыплет его в горшки с геранью. Но занимало меня другое – мелкие черные муравьи, копошившиеся в чаинках. Я подумал, если вывести крупных боевых муравьев, то они смогут запросто одолеть всем осточертевших тараканов. Но как потом быть с победителями? Выписывать из-за границы за валюту муравьедов? Накладно, да и климат у нас не тот. Тараканы-то по крайней мере не кусаются. Размышляя, я наливал себе помаленьку в граненый стакан шипучий лимонад, отхлебывая и морщась, как Тимофеич, если пиво в бутылке кислое, бадаевское. На самом же деле ситро (так называет лимонад бабушка Аня) сладкое. Съев салат, я приступил к гороховому супу, предварительно намазав черный хлеб горчицей – так вкусней.
Тем временем в столовую ввалилась, обсуждая ливень и отряхиваясь, толпа людей в белых и синих халатах.
– Теперь грибы точно пойдут!
– И огород неделю можно не поливать!
– Из пожарных бочек через край вода хлещет!
– На Солянке, говорят, потоп!
Ко мне подсел дядя Витя Петрыкин.
– Как супец, есть можно?
– Можно. С мясом.
– Это потому, что Гулумян заболел. – Мишкин отец был грустен и тоже пил лимонад – с тоской.
Мимо прошел дядя Коля в своем обычном синем халате, из нагрудного кармана торчал остро отточенный карандаш. Сосед на ходу погладил меня по голове и пошутил:
– Лишь тот, кто тщательно жует, до коммунизма доживет!
– Это точно… – вздохнул Петрыкин, стараясь не глядеть на грузчиков, баловавшихся за ближним столом пивом.
Я, как учили, пожелал ему приятного аппетита и оттащил грязную посуду на мойку. Из оцинкованных корыт, набитых использованными тарелками, шибало в нос соапстоком. Неся Любе тару, я заметил у батареи две пустые бутылки – полулитровку и чекушку, оставшиеся явно от шумных краснолицых болельщиков. Видно, они поостереглись отдать их Ванде Тарасовне, так как между окнами висел еще один строгий плакат:
Приносить и распивать алкогольные напитки строго запрещается!
Рядом был нарисован небритый субъект с подбитым глазом, из-за пазухи у него торчала бутылка с этикеткой «Московская особая», и к нарушителю уже спешили бдительные милиционер и дружинник.
Грустная Люба с удивлением посмотрела на посуду из-под водки. Но я тихо сказал:
– Это в общий котел. – Хотел добавить оставшиеся у меня две копейки, но постеснялся.
– Спасибо, Юрочка! – тяжело вздохнула она.
Выйдя на улицу, я замер на крыльце: небо светилось свежей, умытой синевой, над влажными крышами изогнулась ослепительно разноцветная радуга. В воздухе пахло мокрой крапивой и ноготками – их много на клумбе перед заводоуправлением. Ручьи, конечно, уже не такие бурные, все еще бежали вниз к Бакунинской…
Дядя Гриша, как часовой, стоял в воротах. Увидав меня, он затрясся и зажужжал:
– М-м-а-а-т-ть т-т-е-б-б-б-я и-и-щ-щ-щ-щ-щ-е-т…
14. Воспитание честности
Когда я вошел в нашу комнату, Лида сидела у моего письменного стола и куксилась. На ней было новое летнее платье, все в мелких цветочках, вокруг шеи янтарные бусы, а в ушах серебряные сережки с рыжими камушками, но на ее красивом лице застыло выражение плаксивого отчаяния.
– Ты куда пропал? Я уже невесть что передумала!
– Никуда я не пропадал! Гулял, дышал воздухом, потом обедал в столовой…
– Обедал? Ах, ну да… Под ливень не попал? Вон как полыхало!
– Молнии в городе не опасны. Я успел добежать до столовой.
– Слава богу! Не хватает еще простудиться перед югом!
– Даже ноги не промочил.
– Как там Люба?
– Грустная… Может, ее на поруки взять?
– Не знаю. Надо в райкоме посоветоваться… А это что еще такое? – Она двумя пальцами в недоумении приподняла за уголок мое письмо в редакцию. – Начало неплохое. Но о чем ты писать им собирался, Профессор?
– Я?
– Ты! Только не ври!
– Понимаешь… – Мой нечестный взгляд упал на аквариум. – О консервах…
Ежу понятно, про тараканью угрозу пока рассказывать никому не стоит: засмеют и застыдят, так было со всеми великими открытиями, опередившими свое время.
– О каких еще консервах?
– Для рыбок.
– Что за чепуха!
– И совсем даже не чепуха! Рыбкам сухой корм надоедает. Вот ты смогла бы питаться только сухарями?
– Нет, конечно.
– И рыбки тоже. А живой корм, вроде трубочника, долго не хранится, портится. Сама знаешь. Да еще некоторые боятся этих безобидных червячков.