– Ай, погоди. – Я не слышу, что еще говорит Жубаржат, устало прижимаюсь лбом к коленям и, обхватив себя руками, раскачиваюсь от безысходности и отчаяния.
В этот момент в кухню вбегают дети. Их всего семеро, но кажется, будто налетел школьный класс – такие они шумные. Мои младшие братья и сестры кричат, смеются и норовят меня обнять, так соскучились. Да и я по ним тоже, и в другое время обязательно стала бы их целовать и тормошить, но сейчас не могу.
Жубаржат строго говорит детям всего несколько слов, и в кухне вновь наступает тишина. Когда я поднимаю голову, их уже и след простыл. Только в приоткрытую дверь заглянуло любопытное личико Алибулата, но его кто-то потянул сзади, и малыш исчез.
– Давай-ка рассказывай, – говорит мачеха, берет стул и садится рядом.
Я рассказываю ей все: с момента, как узнала от Агабаджи правду о том, чем занимались эти годы наши мужья. Рассказываю про раненого боевика и про Загида, как он с самого начала со мной обращался, про наш последний разговор с Джамалутдином и про то, что скоро уже полгода, как он уехал. Заканчиваю я тем, что сказал Загид два дня назад: мой муж мертв, а сам Загид хочет на мне жениться. Мой рассказ затягивается на добрых полчаса, потому что Жубаржат прерывает его недоверчивыми возгласами, уточняющими вопросами, проклятиями в адрес Загида и жалобными охами.
– Вот я и пришла к отцу просить помощи, откуда мне было знать, что он уехал…
– Ты подожди! – говорит Жубаржат, ее глаза сверкают решительностью и гневом. – Что мы, без Абдулжамала не управимся? Это где ж такое видано, чтобы пасынки своих мачех насильно брали? И это еще доказать надо, что Джамалутдина убили. Пусть тело покажут, да! Так что сейчас все решим, дай только немного времени подумать.
– Кто еще мне поможет, кроме отца? Кровные родственники все по району разбросаны, мамины братья в России на заработках…
Вдруг звонит телефон. Мы вздрагиваем, услышав его настойчивую трель в гостевой зале.
– Пусть, – машет рукой Жубаржат. – Абдулжамал не велит отвечать, когда его дома нет.
Телефон умолкает, но через минуту снова начинает трезвонить. Мы с мачехой переглядываемся, и я понимаю: она думает о том же, о чем и я.
– Ответь, – одними губами говорю ей.
Она идет в залу, я слышу «Але, да?», потом молчание, потом удивленное: «Что вы! Нет, и мужа нет дома. Уехал, говорю. А? Конечно. Если вдруг что, сразу позвоню». Со злостью кинув трубку на рычаг, Жубаржат возвращается.
– Расима-апа или Загид? – спрашиваю я.
– Расима.
– Значит, Загид еще спит, а она будить его боится. Нельзя мне тут больше, Жубаржат…
– И куда пойдешь?
– Обратно, домой…
– С ума сошла! – Жубаржат всплескивает руками. – Да они только и ждут, посадят тебя под замок и поминай как звали!
– Все равно идти мне больше некуда, да и дети там. – Я повязываю платок и тянусь за пальто. – Как вернется отец, расскажи ему все. Если захочет помочь – придет за мной.
– Погоди ты! – Жубаржат выхватывает у меня пальто и кивает на стул. – Сядь и слушай, что скажу. О детях вспомнила – это хорошо. А раз вспомнила, сама посуди: что с ними станет, коли Загид своего добьется? Да в своем ли ты уме, в самом деле, туда возвращаться? К Мазифат-апа тебе надо, в Махачкалу, вот что.
Тетя Мазифат! Как же я про нее забыла? Она добрая, всегда меня любила и относилась, как к дочери. Ее муж влиятельный человек и сможет мне помочь.
– Ты знаешь телефон?
– Ай, нет, – Жубаржат мрачнеет, – только Абдулжамал знает, может, номер у него и записан, да только где ж его отыскать…
– Значит, так поеду, – говорю я и в ответ на недоуменный взгляд мачехи объясняю: – К Мазифат-апа. В Махачкалу. Ты же сама сказала.
– Ай, нет! – повторяет Жубаржат. – Я имела в виду – только позвонить! Как сама поедешь? Туда знаешь, сколько часов пути? Уйма километров, да по безлюдным дорогам.
– Пешком дойду. – Я решительно забираю пальто у Жубаржат. – Торопиться мне надо, чтобы до темноты… Здесь уже нельзя мне. Вот-вот Загид проснется, так перво-наперво сюда прибежит. Он не Расима-апа, не поверит тебе на слово.
– Слушай, что мне в голову пришло… – Жубаржат с минуту молчит, задумчиво прикусив палец и размышляя. – До соседнего села всего пять километров пешком. Генже там живет, подружка твоя, ну та, которая замужняя за Иршадом Алишеровым. Его сестра, Заира, за братом Генже, Нуруллой, замужняя… Поняла, да? Мы с Заирой вроде как подружки стали, за водой вместе ходим, судачим о том о сем. Хорошая она девушка, за год двух мальчиков родила, представляешь, да?
– Жубаржат… – Я переминаюсь с ноги на ногу. – Идти мне надо… ну при чем тут Генже? А тем более эта Заира?
– Заира ни при чем, точно. Я про Генже говорю, слушаешь меня, нет? Муж ее, Иршад, брат Заиры, в Махачкале работает, а живут-то они в соседнем селе, вот как! Каждое утро он на машине в город едет, а вечером возвращается. Мне Заира рассказывала. Так ты иди к Генже, неужели она за подругу мужа не попросит? Что ему, жалко тебя до Махачкалы довезти?
Постепенно я начинаю понимать, о чем пытается сказать мне Жубаржат. Ай, вот голова у нее! Мы с Генже давно не видались, уж больше трех лет прошло, как она замуж вышла. Все эти годы я часто думала о ней: как-то сложилась у нее семейная жизнь, сколько детей она родила, не бьет ли ее муж? И вот теперь я смогу с ней повидаться, уж она-то будет рада меня видеть не меньше, чем я ее. Вряд ли ее Иршад плохой человек, если его сестра у Жубаржат в подругах.
– Как мне их найти? Может, спросить у Заиры адрес?
– Ай, какой адрес, ты с ума сошла? Вот еще давай сходи к Заире, там тебя Загид и найдет, ага. Село то небольшое, поспрашиваешь у людей и найдешь.
Я растерянно смотрю на Жубаржат, почему-то об этом я совсем не подумала.
– Но… как же дети? Мне обнять их надо, объяснить…
– Точно умом повредилась, – качает головой Жубаржат. – Погоди минуту.
Она выходит из кухни и вскоре возвращается, держа в руках небольшой сверточек.
– Тут вот деньги. Немного, но могут пригодиться… Ай, бери, говорю! Абдулжамал о них ничего не знает, это мои, сэкономленные, на такой как раз случай… Одета ты тепло? Вроде опять снег собирается. Ну все. Давай, сестренка, иди скорей.
Я чуть не плачу от благодарности к мачехе. Крепко обнимаю ее и целую, закутываюсь в платок, прячу деньги поглубже в карман пальто. Теперь я готова идти.
Жубаржат окликает меня уже на выходе. Забыла что-то, видать. Я оборачиваюсь. По ее щекам текут слезы, а голос дрожит, когда она спрашивает:
– Салихат, ты ведь не думаешь, что он и правда мертв?
О ком это она? Я не сразу понимаю, что о моем муже, Джамалутдине. Сейчас я не допускаю и мысли, что его больше нет, поэтому улыбаюсь и твердо говорю: