— Кто же ты? — решаю, что позже обдумаю его слова. Сейчас меня больше всего интересует, кто передо мной на самом деле.
— Рома. Ромка Зверь. — подмигнув, он сворачивает с дороги, паркуясь у огромного ТРЦ. — Жди меня, и я вернусь. — не выключая двигатель, Рома тянется к ручке на двери.
— Куда?! — восклицаю я.
— Я быстро. Будь умницей.
Ушёл. Сижу, хлопаю глазами, как дура. Нет, так не пойдёт. Фикция фикцией, а стоит обговорить ещё и вот эти ЧС. То приём какой-то неожиданно вырисовывается, то сейчас свалил в неизвестном направлении.
Мне что делать?
— Морда, ты не спишь? — искренне удивляюсь я, поймав её заинтересованный взгляд. — Куда его понесло? Мне как на это реагировать? Ладно здесь мы вдвоём. А если он на людях такое отмочит? У меня же, наверное, что-то спросят.
— Уфрргффррр.
— Ну теперь мне всё понятно, конечно… — бурчу, всматриваясь в огни ночного города. — Спасибо, дорогая, за совет…
Странно, да? А мне полегчало. Всегда приятно пообщаться с умным человеком. И совсем неважно, что это ты сам.
Глава 27
Появление Зверя я умудрилась пропустить. Звук открываемой дверцы автомобиля заставил вздрогнуть.
— Принимай… — непонятный ком оказался на его сидении, активно проталкиваемый ко мне. — Лялька, ну не зависай! Шубу принимай!
— Шубу?! — автоматически тяну на себя мягкий и шерстяной ком белого цвета, злобно раздувая ноздри.
— Что опять с мордашкой? — Рома закатывает глаза, свалив мне на колени сие великолепие.
— Натуральный мех — это дичь!
— Как с тобой сложно… — вздохнув, Зверев тронулся с места. — По этическим соображениям, да?
— По всем. — я пожимаю плечами, трогательно наглаживая шубу.
Зверь, заметив мои манипуляции, громко ржёт. Именно ржёт, как пришпоренная лишадь. Только затяжнее.
— Уверяю, твои принципы не пострадают. А вот задница очень даже может. В театре снимешь.
— В театре?!
— Ну да. Для благотворительного приёма арендовали здание драмтеатра.
— Арендовали театр… — мой мозг сломался. Самую малость. — Жесть какая-то. — слов нет. Одни эмоции. И те матом.
— Одевайся. Мы приехали.
— Твою налево… — выдыхаю, глядя на подсвеченную красную дорожку и скопившихся журналистов, слепящими вспышками камер людей, выходящих из машин. Наша по счёту четвёртая. — Я передумала! — запальчиво вырывается. — Там тьма народу! Суда, что, Анджелина Джоли с Питтом приехала? Почему здесь столько людей?!
— Отставить истерику! — рявкает Рома.
…это имеет эффект. Скорее шутя, чем устрашающе, как Зверь, так говорил мой папа, когда у меня что-то не получалось с первого раза.
Киваю, спешно швырнув в сторону заднего сидения какие-то тремпеля и зажимы.
— О Господи! Прости, милая! — опомнилась я, вспомнив о Морде.
— Лиля не тормози.
А-а-а-а-а-а-а!!!!
Не хочу выходить из машины. Не хочу выходить из машины!
Парковщик уже приблизился к водительской двери, а наш предшественник плавно тронулся с места, оставив какого-то жутко бородатого мужчину на красной дорожке глупо махать рукой и улыбаться журналистам.
— Там, у медицинского центра были журналисты?
— Ты хочешь сейчас это обсудить?
— Просто ответь! — настаиваю, запахнув на груди мерзкую шубу.
— Были. — выдыхает он, распахивая дверь со своей стороны.
— Спасибо за честность. — шепчу себе под нос, переглянувшись с пантерой в зеркало заднего вида.
Зверь не слышит моих слов. Он обходит машину спереди, спеша открыть мою дверцу.
Мир замирает. Порыв холодного ветра врывается в салон, словно последний гвоздь в крышку моего гроба. Уже всё. Назад нельзя. Только вперёд. К самоуверенному мужчине, протягивающиму ко мне свою ручищу.
Колеблюсь несколько секунд, встречая ободряющий взгляд тёплых глаз.
— Смелее. — едва слышно произносит он. — Мне ещё эту жирную задницу выгружать…
Улыбка появляется сама собой. Решительно кладу свою ладонь в его руку. Словно в замедленной съёмке, выставляю одну ножку из машины, затем вторую, прежде чем выбраться из машины и выпрямиться во весь рост. Мужские руки тут же бережно подталкивают меня вперёд, не давая опомниться. Одна из них ложится мне на талию. Почему-то моё подсознание играет со мной злые игры. Я чувствую жар его ладони через платье. ЧЕРЕЗ ШУБУ!
Не выпуская меня из полуобьятий, он открывает заднюю дверь, выжидающе замерев. Стоим под прицелами камер и всеобщим вниманием, ожидая самого волнительного момента — сможет ли Морда выбраться самостоятельно.
Слышу рой шепотков, прошедший по скоплению людей справа и слева от пафосной красной дорожки. Стараюсь туда не смотреть совсем. Пусть меня сочтут высокомерной, чем я начну бледнеть, краснеть и теряться от пристального внимания.
Мгновение. Чёрная тень скользнула вперёд нас, мощным прыжком покинув автомобиль. На задворках сознания мелькнула мысль, что, отталкиваясь, она непременно испортила обивку сидений, исполосовав когтями.
Всеобщий ах и ох повеселили. Я даже смогла улыбнуться, встретив насмешливый взгляд Ромы.
— Всё хорошо. — шепчет он, склонившись к моему уху. Должно быть, для окружающих это выглядело чертовски мило. Двояко. — Смотри на неё. Ей вообще нет ни до кого дела, кроме себя. Ну и немножечко тебя…
Он был прав. Морда наслаждалась всеобщим вниманием. Щурилась и прохаживались по красной дорожке, от одной ограничительной линии к другой. Я бы даже сказала, позировала, если бы это всё-таки не было животное.
Кто-то кричал, выкрикивая вопрос за вопросом. Несколько раз я даже услышала свою фамилию, но, прислушавшись к словам Ромы, игнорировала всё и всех, глядя на выкрутасы чёрной холеной кошки.
Наконец-то мы оказались у спасительной двери. Два швейцара распахнули её перед нами, а громкий голос, разлетевшийся эхом от стен, сообщил о нашем приезде.
Пошутить о балах и глашатаях не терпелось. Держусь из последних сил, чтоб не ляпнуть нечто "сверхумное"
На стенах висели мотивационные плакаты. Лозунги которых призывали не оставаться в стороне онкобольных.
Так нельзя говорить, это мерзко, но хорошо, что это не какая-то благотворительная акция в поддержку защиты животных. Так я меньше рискую, что шубу и меня, в частности, закидают чем-то ещё на входе.
Рома, как истинный джентльмен, помогает мне избавиться от ненавистной меховой одежды. Опрятный гардеробщик приятно улыбается, возвращая взамен шубы золотистый небольшой номерок. Я вздыхаю с облегчением. Во-первых, она тяжёлая. Во-вторых, очень неприятно от осознания того, сколько зверушек полегли ради этого безобразия.