— Ты выбрал весьма сложный способ сказать, что хочешь переспать со мной.
Форин ухмыльнулся ей.
— Сказать по правде, мне больше всего хотелось, чтобы ты улыбнулась.
Карис глянула в его зеленые глаза, помолчала.
— Пойдем-ка выпьем, — сказала она наконец. Форин выбрался из воды, и Карис бросила ему полотенце.
В гостиной ее дожидались Неклен, Вент и герцог Альбрек. Когда Карис вошла, герцог встал, но тут же стыдливо отвел глаза.
— Прошу прощения, генерал, — сказал он. — Мы вернемся позже, в более подходящее время.
Карис поклонилась ему.
— Пожалуйста, государь, присядьте. Я слишком устала, чтобы сызнова одеваться, и скоро наверняка захочу спать. Сейчас у меня голова еще ясная, и мне еще по силам вести разговор.
— Как пожелаешь, — отозвался герцог, хотя и с заметной неловкостью. Он сел и уже собрался заговорить, но тут в гостиную вошел совершенно голый Форин. При виде герцога он поспешно обмотал бедра полотенцем, но едва поклонился — полотенце предательски соскользнуло на пол. Неклен от души расхохотался, и даже герцог улыбнулся.
— Прежде всего, — сказал он, обращаясь к Карис, — позволь мне поздравить тебя с сегодняшней победой. Все, похоже, считают, что это чудо, но сам-то я знаю, что нас привели к победе дерзкий замысел и трезвый расчет. Я горжусь тобой, Карис. Что бы ни случилось потом, я всегда буду тобой гордиться.
Карис покраснела, не зная, что и сказать. Герцог встал и поклонился ей, затем повернулся к Форину:
— Ты, капитан, потерял сегодня многих своих людей, но дрался как лев. Если только Кордуин уцелеет, для тебя всегда найдется место в моей личной гвардии.
— Спасибо, государь. Буду рад. Герцог направился к двери.
— Когда ты отдохнешь, Карис, пожалуйста, зайди ко мне. Я хотел бы обсудить наши завтрашние планы.
У порога он остановился, и Неклен распахнул перед ним дверь. Карис прилегла на кушетку — от усталости у нее голова шла кругом.
— Не будем тебе мешать, принцесса, — сказал Неклен, выразительно похлопав по плечу Вента. Мечник не шелохнулся; побледнев как смерть, он с неприкрытой ненавистью глядел на Форина. Неклен наклонился к нему.
— Пойдем, друг мой, — едва слышно прошептал он. Вент сделал глубокий вдох, с усилием встал и деревянным шагом вышел из комнаты. Неклен последовал за ним.
— Похоже, я нажил себе врага, — заметил Форин. Карис ничего не ответила, и великан, подойдя к ней, обнаружил, что она крепко спит. Тогда он бережно, как дитя, взял ее на руки и отнес в спальню. Тепло укрыв Карис, он поцеловал ее в лоб, затем тихонько оделся и вышел из дворца.
Неклен перехватил Вента, когда тот выходил через боковые ворота дворца.
— Не хочешь выпить со мной? — спросил ветеран.
— Спасибо, не хочу.
— Такова уж она есть, Вент, — сказал Неклен. — Я люблю ее, как дочь, но она ужасно своенравна.
Венту стоило немалых усилий не огрызнуться в ответ. Неклен славный человек, надежный, верный, да и желает ему только добра. Беда в том, что человек редко ценит то, что имеет — и только потеря открывает ему глаза.
— Ты не должен винить Форина, — продолжал Неклен.
— Винить? Я никого не виню. Я зол, но это пройдет. А сейчас, с твоего разрешения, я вернусь на стену.
И Вент широкими шагами пошел прочь. Улицы были запружены народом; все смеялись, пели и пили. Вент брел среди них, словно призрак, неспособный разделить общее веселье. На стене, между двух зубцов сидел одетый в черное Тарантио и пристально вглядывался в лагерь даротов.
— Там что-то происходит? — спросил Вент.
— Да нет. Сотни две даротов собрались в кружок и так сидят уже пару часов. Где Карис?
— Судя по всему, спит.
Тарантио уловил в голосе Вента нехорошую нотку и не стал развивать эту тему.
— Где, по-твоему, дароты нанесут следующий удар? — спросил Вент. — По восточным воротам?
— Понятия не имею. Одно несомненно — они сейчас потрясены до глубины души, если таковая у них имеется.
Вент поглядел туда, где днем сложили тела убитых в бою даротов. Сейчас там лежала груда каких-то белесых мешков, доспехов и оружия.
— Куда делись убитые дароты? — спросил он.
— А это они и есть, — отозвался Тарантио. — Их тела попросту иссохли. Вонь при этом стояла ужасная. Я как-то видел, как змея меняла кожу — примерно то же самое.
— И то же самое произошло с мертвыми даротами в чародейском лесу, — задумчиво проговорил Вент. — Быстро же они разлагаются, верно?
— Если разлагаются, — хмыкнул Тарантио. — Тот крестьянин, что побывал у них в плену — как там его… а, Бэрин. Так вот, он говорил, что дароты в сущности бессмертны — каждые десять лет они рождаются заново. Может быть, всех этих мертвецов в родном городе уже ждут новые тела.
— Экая омерзительная мысль!
Бородатый солдат, тот самый, что разговаривал с Вентом перед штурмом, пошатываясь, поднялся на стену. В руке у него был пустой кувшин.
— Какой день! — провозгласил он, плюхнувшись рядом с Вентом и Тарантио. — Какой удивительный день! А вызнаете, что шлюхи сегодня не берут денег? Все нынче бесплатно — женщины, вино, еда. Какой день!
С этими словами солдат улегся прямо на камни и, сунув кувшин под голову, смачно захрапел.
— Хорошо бы он и завтра был того же мнения, — заметил Тарантио. — Людям кажется, что мы одержали великую победу, а ведь это была всего лишь первая стычка.
Брун легко взбежал по лестнице, на верхней ступеньке споткнулся, но устоял и, подойдя к Тарантио, вручил ему сверток из тонкого полотна. В свертке оказались свежий хлеб, солонина и горшочек с маслом.
— Там, внизу, просто замечательно! — радостно сообщил Брун. — Все такие счастливые. Одна женщина даже меня поцеловала!
— Пьяная, должно быть, — хмыкнул Тарантио.
— Ага, пьяная, — подтвердил Брун. — И все равно это было здорово!
— Как твой глаз? — спросил Вент. Белобрысый юнец пожал плечами.
— Видит он, конечно, хуже, чем когда был золотой, но все равно неплохо.
— Так что ты теперь стреляешь без промаха?
— Не знаю. Я и не пробовал.
— Брун решил, что война — это зло, и он не станет никого убивать, — пояснил Тарантио. — Верно, Брун?
— Верно. Я не хочу быть убийцей.
— Что же, — сказал Вент, — весьма похвальные взгляды. Только что ты будешь делать, когда дарот с большим мечом замахнется, чтобы отрубить тебе голову? Так и умрешь или все же будешь драться?