Дерево как бы затянулось. То же самое произошло и с обивкой
багажника. Если поцарапать крыло перочинным ножом или ключом, через шесть или
семь часов царапина исчезает.
— Он восстанавливает себя? — спросил Нед. — Он это может?
— Да, — кивнула Ширли, достала из пачки «Парламента» новую
сигарету, закурила, быстро и нервно затягиваясь. — Твой отец уговорил меня
принять участие в одном из его экспериментов: я держала видеокамеру. Он
прочертил длинную царапину на дверце водителя, под хромированной полосой, и мы
навели на нее видеокамеру и оставили включенной, возвращаясь через каждые
пятнадцать минут. Ничего драматического не произошло, но было интересно,
прямо-таки как в кино. Царапина становилась все мельче, темнела по краям, словно
подстраивалась под остальную краску. И наконец, исчезла. Бесследно.
— А шины, — внес свою лепту Кандлтон. — Стоило проткнуть
одну отверткой, как из дырки начинал с шумом вырываться воздух. Но шум
постепенно переходил в свист, который скоро замолкал. А потом отвертка падала
на бетон.
Шина выталкивала ее, как тыквенное семечко.
— Он живой? — спросил меня Нед. Так тихо, что я едва
расслышал вопрос. — Я хочу сказать, если он может восстанавливаться…
— Тони всегда говорил, что нет, — ответил я. — Стоял на
этом. «Это всего лишь механизм, — бывало объяснял он. — Какой-то механизм,
принцип действия которого мы не понимаем». Твой отец придерживался прямо
противоположного мнения и всегда защищал его так же истово, как Тони — свое.
Если бы Кертис был жив…
— Тогда что? Что бы произошло, если б он был жив?
— Не знаю, — ответил я. Вдруг навалилась тоска. Я еще многое
мог сказать, да только расхотелось. Не лежала к этому душа, не было желания,
как не бывает его, когда перед тобой маячит необходимость сделать что-то
нужное, но тяжелое и тягомотное: выкорчевать пень до заката солнца, убрать сено
под крышу до послеполуденного дождя… — Я не знаю, что бы произошло, будь он
жив, и это чистая правда.
Хадди пришел мне на помощь.
— Твой отец помешался на этом автомобиле, Нед. В том смысле,
что проводил с ним каждую свободную минуту, ходил вокруг, фотографировал..,
трогал. В основном трогал. Постоянно, словно убеждал себя в его реальности.
— И сержант тоже, — вставил Арки.
«Не совсем», — подумал я, но ничего не сказал. С Кертом все
обстояло иначе. В конце концов автомобиль стал вотчиной его, а не Тони. И Тони
это знал.
— Но что произошло с патрульным Рафферти, Сэнди?
Вы думаете, что «бьюик»…
— Сожрал его, — безапелляционно заявил Хадди. — Так я думал
тогда, так думаю и теперь. Так думал и твой отец.
— Правда? — спросил меня Нед.
— Да. Съел его или перенес в какое-то другое место. — Я
вдруг опять подумал о тягомотной работе: застилать кровати, мыть горы грязной
посуды, косить траву и ворошить сено.
— Вы хотите сказать, что ни одному ученому не позволили
изучить эту штуковину после того, как патрульный Рафферти и мой отец увидели
его на заправочной станции? — спросил Нед. — Никто и никогда? Ни физики, ни
химики? И никто не делал спектрографического анализа?
— Кажется, Биби приезжал еще раз, — ответил ему Фил, словно
чуть-чуть оправдываясь. Сам, без «деток», с которыми обычно работал. Он, Тони и
твой отец закатили в гараж какой-то большой прибор.., может, и спектрограф, но
я не знаю, что он показал. А ты, Сэнди?
Я покачал головой. Из тех, кто мог ответить на этот вопрос,
никого не осталось. Или на многие другие. Биби Рот умер от рака в 1998-м.
Кертис Уилкокс, который так часто бродил вокруг «бьюика» с блокнотом в руке,
что-то записывая и зарисовывая, трагически погиб. Тони Скундист, бывший
сержант, еще жил, но ему давно перевалило за семьдесят и болезнь Альцгеймера
начисто лишила его памяти. Я помню, как поехал навестить его вместе с Арки
Арканяном в доме престарелых, где он теперь живет. Аккурат перед Рождеством. Мы
с Арки купили ему золотой медальон святого Христофора, на который скинулись все
ветераны, служившие под его началом. Вроде бы мы попали в удачный день. Сержант
без проблем открыл коробочку, достал медальон, порадовался подарку.
Даже раскрыл замочек. Правда, закрывать его, уже на шее
Тони, пришлось Арки. А потом Тони пристально, сдвинув брови, посмотрел на меня.
Я увидел прежний, так хорошо знакомый мне взгляд, Тони вроде бы стал самим
собой. Но глаза наполнились слезами и иллюзия исчезла.
"Кто вы, парни? — спросил он. — Я почти что вспомнил, —
а потом добавил, буднично так, словно говорил о погоде:
— Я в аду, знаете ли. Это ад".
— Послушай, Нед, — сказал я. — Совещание в «Кантри уэй»
служило одной-единственной цели. Копы Калифорнии пишут эти слова на борту своих
патрульных машин, может, потому, что память у них не очень и им надо постоянно
их видеть. Мы не пишем. Ты знаешь, о чем я говорю?
— Служить и защищать, — ответил Нед..
— Точно. Тони думал, что этот вроде бы автомобиль попал в
наши руки по воле Божьей. Он не произнес этих слов, но мы поняли. И твой отец
чувствовал то же самое.
Я сказал Неду Уилкоксу лишь то, что, по моему мнению, ему
следовало услышать. Но не стал говорить об огне, который горел в глазах Тони и
его отца. Тони мог читать проповедь, что наш долг — служить и защищать; мог
говорить, что патрульные взвода Д, как никто другой, позаботятся об этом
загадочном «бьюике»; мог даже позволить себе порассуждать, что когда-нибудь мы
даже отдадим свою находку тщательно отобранной команде ученых, которую,
возможно, возглавит Биби Рот. Он мог рассказывать эти байки и рассказывал. Но
его слова ничего не значили. Тони и Керт хотели спрятать «бьюик», потому что не
желали с ним расставаться. В этом и состояла главная причина, а все остальное
служило ширмой, ее скрывающей. Этот загадочный, экзотичный, уникальный
«роудмастер» принадлежал им, и они ни с кем не хотели делиться своим
сокровищем.
— Нед, — спросил я, — ты не знаешь, остались ли после отца
записные книжки, блокноты? Листы которых держались на спирали. Такие
предпочитают школьники.
Нед сжал губы. Опустил голову, уставился в землю.
— Да, записные книжки и блокноты были. Мама говорила, что
это, наверное, дневники. В своем завещании он просил маму сжечь все его личные
бумаги, и она сожгла.
— Думаю, это логично, — кивнул Хадди. — Во всяком случае,
соответствует тому, что я знаю о Керте и прежнем сержанте.
Нед вскинул на него глаза.
Хадди уточнил:
— Они оба не доверяли ученым. Ты знаешь, как называл их
Тони? Несущие смерть. Он говорил, что их главная цель — отравлять все и вся,
говорить людям, чтобы те ни в чем себе не отказывали, что знания никому не
вредят, наоборот, несут свободу. — Он помолчал. — Была и другая причина.