Боб не дал Ангелише и слова сказать. Быстро приговаривая:
– Мама, все потом – познакомишься, поболтаешь, а сейчас неотложное дело. – Он втолкнул мать в палату к Инге, причем оба пакета мгновенно и неведомо как переместились к ней, Сарычева и Баженова Боб быстро потащил по коридору к выходу. Сан Саныч не сопротивлялся, видимо понял, что дело действительно неотложное.
Они быстро спустились в больничный скверик и выбрали самый безлюдный уголок со скамейкой. Они сели, и Боб негромко, но быстро и четко рассказал, что у Торопцева есть особая примета – сломанный нос, и вот Баженов, оказывается, знает, кем он может быть!
Две пары глаз выжидательно уставились на Баженова.
– Когда мы с Ингой поехали в гости к Наташке Земляникиной… – начал он и запнулся.
При мысли о Наташке он теперь сразу вспоминал ложбину в лесу, кружащееся воронье, труп… Подкатила тошнота. С трудом сглотнув комок в горле, он продолжил:
– …когда мы ее не застали, решили вернуться и по дороге к автобусу набрели в лесу на старушку…
Быстро рассказав о сумасшедшей Елене Аркадьевне, искавшей трехлетнюю дочку, он перешел к главному:
– Сын этой старушки как раз имеет эту отметину – перебитый нос. И он узнал Ингу, я только сейчас это понял и вспомнил, как он на нее пялился…
– Ты называл ее по имени при нем? – перебил его Сарычев.
– Не помню, – растерялся Баженов.
– И этот человек работает в науке, – раздраженно заворчал Боб.
Баженову опять сильно захотелось стукнуть «гениального сыщика» по вредной физиономии. Он встряхнул головой и заставил себя сосредоточиться.
– Нет, вряд ли я назвал Ингу по имени, – сказал он. – Я ее так почти никогда не называю. Я зову ее «Гусь». Я мог ее так позвать, а он – легко догадаться, что ее фамилия Гусева. И еще: соседка называла его Максимом Максимовичем. Я запомнил…
– Понятно. – Сарычев достал телефон. – Особняк этого Максима Максимыча рядом с земляникинским? Справа, слева?
– Если стоять лицом, то справа…
Сарычев отошел. Пока он разговаривал по телефону, Баженов и Боб молчали, только переглядывались, читая в глазах друг у друга охотничий азарт. Похоже, дело сдвигалось с мертвой точки…
– Особняк возьмут под наблюдение и по возможности осмотрят, – сказал вернувшийся Сарычев. – Информацию о самом владельце проверят. Узнаем все про него. Я дал задание прислать мне его фотографию. Покажем Инге, и ты, Алексей, взглянешь… Но это Торопцев, я уверен. Наличие рядом с ним больной старушки-мамы его выдает. И имя он ей не сменил, она и раньше была Еленой Аркадьевной…
– Сан Саныч, вы хорошо его знали? – спросил Баженов.
– Как тебе сказать, Алексей… Я запомнил его с того дня, когда нас вызвали на место гибели Вероники Торопцевой. Мы осматривали труп, когда прибежал сам Торопцев… Он произвел тогда впечатление глубоко потрясенного, страдающего человека. Я помню, как он бежал, упал, сильно рассадил руку о мерзлую землю, хотел броситься на труп, еле удержали…
– Играл спектакль, – прокомментировал Боб.
– Ну да, – ответил Сарычев. – А еще заметал следы… Дело в том, что на трупе Вероники была не только ее кровь, но и чья-то другая. И мертвая собака лежала рядом. Естественно, был сделан вывод: собака покусала убийцу, и на трупе его кровь. И Торопцеву непременно требовалось, во‐первых, замаскировать следы собачьего укуса, а во‐вторых, объяснить при необходимости свою кровь на месте преступления. Он нарочно упал и у всех на виду поранил руку, а потом еще полез к телу убитой…
– Его тогда совсем не заподозрили? – спросил Баженов.
– Явного мотива у него не было, все свидетели в один голос твердили о его любви к Веронике и отсутствии между ними конфликтов. Но его, конечно, проверяли, как обычно все ближайшее окружение потерпевших. У него обнаружилось алиби: в тот день он допоздна задержался на работе. И вахтер института, дежуривший в тот день, и запись в журнале прихода-ухода подтвердили, что он ушел с работы через полчаса после момента убийства.
– Осмелюсь предположить, что старичка вахтера потрясти уже не удастся? – хмыкнул Боб.
– Точно, – подтвердил Сарычев. – Тот очень скоро скончался…
– От инфаркта! – закончил Боб.
Следователь молча кивнул.
– Ничего себе, – пробормотал Баженов. – Это просто монстр какой-то!
– Ты даже не представляешь себе, Алексей, какой, – подтвердил Сарычев. – После того как Костя Гусев покончил с собой и расследование свернули, я никак не мог успокоиться и продолжал собирать сведения о Торопцеве…
– Постойте, Сан Саныч, – перебил его Баженов. – А как в это дело впутали Костю? Что, против него были улики?
Сарычев ответил не сразу – помолчал, опустив глаза, а когда заговорил, стало видно, как тяжело ему касаться этой темы.
– У Кости в тот день все сложилось трагически. Его будто злой рок преследовал. Я присутствовал на допросах, помню его рассказ об этом дне. С работы он ушел раньше времени, сказал, что разболелась голова. Об этом говорила и его начальница Буланова: она особенно подчеркивала, что обычно Гусев сидел допоздна, а в тот день сорвался рано, видно торопился. Была уверена, что как раз на встречу с Вероникой. Очень недоброжелательно почему-то была настроена к своему сотруднику…
– Вот зараза фиточайная, – прошипел Баженов.
Сарычев покосился на него, но ни о чем не спросил и продолжил рассказ:
– Погода в тот день была мерзкая, но домой Гусев не пошел, его одолевала тоска. Решил прогуляться, дошел до автобусной остановки, почти бессознательно вскочил в отходящий автобус и поехал в город. Сошел у гостиницы «Тайга», там как раз недавно открыли спортбар. Зашел, взял пива, стал смотреть какой-то матч. К нему прицепились нетрезвые фанаты, которым он чем-то не понравился, слово за слово – поцапались, а потом и подрались… Домой он вернулся в ссадинах и синяках, одежда в крови… В общественный транспорт его не пустили, возвращался пешком, затемно. А дома его уже ждали сотрудники милиции… Ну а дальше – алиби его никто не подтвердил, видеонаблюдение в баре тогда не велось, собутыльников никто не запомнил. Драка? Да там каждые полчаса кто-нибудь дрался… То еще местечко было, злачное…
– Но ведь кровь на Веронике была не его, – воскликнул Баженов. – Это же можно было доказать!
Сарычев покачал головой.
– Анализ ДНК тогда делали редко. У нас в городе не имелось необходимого оборудования, пробы нужно было отсылать в другие места, это долго и дорого. А группы крови совпали. Первая, самая расхожая…
– Но это же косвенная улика! Ничего не доказывает!
– О таких тонкостях тогда никто не думал. Мать Вероники сильно давила на следствие через свои многочисленные связи, а следствие давило на Константина. Свою вину он, правда, так и не признал, но вскоре покончил с собой. Или… покончили с ним. Я до сих пор чувствую свою вину перед ним…