И вот опять на мои плечи падают снежные хрупкие звезды. Третий день выхожу я на сквер, всматриваюсь в лица ребят. «Моревизор»… «Моревизор», бормочу я про себя. Неужели никто из экипажа загадочного корабля не разыскивает пропавший журнал?
В сквере пустынно. Сквозь мохнатые от инея ветви мне видны два ярких пятнышка: красная шапочка и синяя шапочка. О чем спорят между собой эти девочки?
Я подхожу ближе.
— Пойдем, Катя, — говорит красная шапочка, — ждать больше нечего. Мы опоздаем. Осталось полчаса.
Катя? Я настораживаюсь, хотя такое имя могут носить тысячи девочек.
— Ждать нечего, — повторяет синяя шапочка. — Это из-за меня все пропало. Никуда не пойду. Хочешь, иди одна.
Я не вижу лица девочки в синей шапочке. Низко нагнувшись, она чертит по снегу прутом. Но мне видно, что пишет на снегу прутик, — «Мореви…»
— Здравствуйте, Катя и Майя! — громко говорю я. — Нет, не все пропало! — И я вынимаю из муфты рукопись.
Сначала они удивленно смотрят на меня, потом торопливо разворачивают сверток.
— Ура! Наш журнал! Вот спасибо! А где вы его нашли?
— На соседней аллейке. А теперь я хочу вас спросить. Жив ли Молчун? Кто был Невидимка? Как мог Антон Петрович заходить на корабль, плывущий по волнам? Думаю, что раз вы вернулись из плавания, устройство «Моревизора» больше не секрет и вы мне об этом расскажете.
— Молчун жив, — отвечает Майя, — а про Невидимку… Вы извините, но через час на сборе… то есть я хотела сказать «на рейде», Юра должен читать путевой журнал, а у него остались только середина и конец журнала. Ведь начало-то было потеряно. Теперь, когда журнал нашелся, нам надо скорее отнести его Юре. Приходите в школу к пяти часам. Вы всех увидите и все узнаете. Вот адрес.
В пять часов я была занята, но в шесть мы пришли вместе с Виктором.
Только что окончился перерыв. Занимая места в зале, украшенном флажками, ребята обменивались впечатлениями.
— Пробить носом шлюпку! Вот это удар!
— А кто это пробил шлюпку? — заинтересовалась я.
— Рыба-меч! — ответил знакомый голос.
Я обернулась и увидела Игоря, одного из близнецов.
— Ты как сюда попал?
— Да я тут с Олегом: ведь мы хотим стать моряками, нам всегда интересно, когда говорят про море! Эх, жалко, Алешки нет! А вы только сейчас пришли? Сколько же вы пропустили!
Нам достались места позади, но я легко нашла глазами моих знакомых, Катю и Майю. Они сидели на сцене за столом, возле высокого молодого учителя. Так вот он какой, Антон Петрович!
А рядом с ним — маленький курносый Молчун.
А тот, с хохолком, который, чуть прищурившись, с важностью смотрит в зал, конечно, сам капитан Пышкин.
— Продолжай, Юра, — сказал Антон Петрович смуглому черноглазому мальчику, который держал в руках путевой журнал.
И Юра стал читать дальше.
Как мы зажигали море
В эту ночь, когда мы чуть было не изловили Невидимку, я дежурил по кораблю. Дежурному все равно нельзя спать, но я знал, что не спит и Молчун, ожидая, когда часы покажут ровно полночь.
Сами мы плыли на «Моревизоре» по Тихому океану, а далеко от нас, на Черном море, находился один из наших следопытов — Митя. И в полночь у нас с ним должен был состояться по радио разговор.
В двадцать два пятнадцать я отправился в обход. Проходя мимо кают-компании, я услышал шорох и тихие шаги. Ключ был вынут, и, приложившись к замочной скважине, я увидел загадочное светящееся пятно.
— Невидимка, сдавайся! Все равно не уйдешь! — крикнул я, а сам побежал за Молчуном.
Когда мы вернулись, дверь была открыта. Невидимка сбежал. Но он забыл на столе тетрадку и необычный фонарик — колбу с морской водой. Она светилась тусклым голубоватым светом. Это был свет моря, удивительный свет, без дыма, без жара, без пламени. Меня еще раньше познакомил с ним Антон Петрович, и теперь я сам мог рассказывать о морском свечении Молчуну.
Очень многие морские животные способны светиться. Капелька светящегося вещества — фонарик морского лилипута, чье тело — одна клеточка. У рыб есть особые железы, выделяющие светящуюся слизь.
Рыбьи «светофоры» могут быть очень мудрено устроены: тут и «фары», вроде как у автомобиля, бросающие свет вперед-вниз, тут и линзы, рефлекторы и даже экраны.
У одной рыбки выключателем служит веко.
Ее «фонарик» находится на нижнем краю глаза, и, приподняв веко, рыбка тушит свой свет.
В первую мировую войну японские разведчики носили с собой вместо фонариков сушеных ракушковых рачков. Стоило их смочить, и рачки начинали светиться.
При этом слабом, не видимом врагу свете разведчик мог в темную ночь прочесть или записать то, что нужно.
Иногда морской житель светится не своим, а чужим светом. Лучезарным становится крылоногий моллюск клио, проглотивший светящийся обед. Бывает, что в бочке с соленой рыбой начинает мерцать сияние. Это последние вспышки поселившихся на рыбах светящихся бактерий.
В колбе, забытой Невидимкой, плавали два маленьких кальмара-ватазении. Казалось, искусная рукодельница расшила их светящимся жемчугом и даже вокруг глаз сделала ободок из бусинок. Но вдруг живые фонарики стали тускнеть.
— Чертик гаснет! — вскрикнул Молчун.
— А ну, зажгись! — сказал я и тряхнул колбу.
И кальмарики-фонарики опять засияли. Чтоб заставить их светиться, достаточно было легкого толчка. Прибой выбрасывает на берег крохотных морских животных перидиней, и, если ночью по мокрому песку идет человек, от трения его подошв на песке вспыхивают огненные следы.
В сказке синица хвалилась море зажечь. Синица не синица, а вот некоторые плывущие рыбы «зажигают» море. «Зажигают» море, нос парохода, весло гребца.
— Юра, — шепнул мне Молчун, — пойдем и мы море зажигать!
Мы взяли длинный шест (Молчун еще захватил планктонную сетку) и отправились на палубу. Стоило нам ударить по воде шестом, и мы почувствовали себя волшебниками: брызги сверкали, как искры.