– Так, давайте я пойду куплю что-нибудь на обед, – предложила Лорен.
– Я не успела сходить в магазин. Вообще как-то ни с чем не управилась. Я схожу, пока ты будешь отдыхать. Куплю все, что ты захочешь, все, что тебе нравится. Только скажи, ладно? – обратилась Адель к Ришару.
– Мне без разницы. Все равно я не голоден.
Адель помогла Ришару устроиться на диване. Взялась за гипс на уровне икры, осторожно приподняла его ногу и положила ее на подушку. На пол поставила костыли.
Дни шли, а Ришар не двигался.
* * *
Жизнь возвращалась на круги своя. Люсьен приехал домой. Адель вернулась в офис. Она хотела погрузиться в работу, но почувствовала, что ее отстраняют. Сирил принял ее холодно:
– Ты в курсе, что Бен Али свергли, пока ты играла в медсестру? Я оставлял тебе сообщения, не знаю, получила ты их или нет, но в итоге мы послали Бертрана.
Она тем сильнее чувствовала себя в стороне оттого, что в редакции царила очень эмоциональная атмосфера. Проходили дни, и ей казалось, что коллеги вообще не отрывались от экрана телевизора, стоящего посреди опен-спейса. День за днем мелькали кадры наводненного людьми проспекта Бургибы. Молодая, шумная толпа праздновала победу. Женщины плакали в объятиях солдат.
Адель повернулась к экрану. Она узнавала все. Проспект, по которому она ходила столько раз. Вход в гостиницу «Карлтон», где она курила на балконе последнего этажа. Трамвай, такси, кафе, где она подбирала мужчин, пахнущих куревом и кофе с молоком. Тогда ей нечего было делать, кроме как слушать тоску народа, щупать вялый пульс страны Бен Али. Она писала совершенно одинаковые материалы, до смерти унылые. Проникнутые смирением с судьбой.
Коллеги в ошеломлении закрывали рот рукой. Они затаили дыхание. Теперь пылала площадь Тахрир. «С дороги, с дороги». Там сжигали тряпичные чучела. Декламировали стихи и говорили о революции. Одиннадцатого февраля, в семнадцать часов три минуты, вице-президент Сулейман объявил об отставке Хосни Мубарака. Журналисты вопили и кидались друг другу на шею. Лоран обернулся к Адель. Он плакал.
– Потрясающе, правда? Подумать только, ты ведь могла быть там. До чего некстати эта авария. Не повезло.
Адель пожала плечами. Она встала и надела пальто.
– Ты сегодня не останешься? Мы будем следить за событиями в прямом эфире. Такое в жизни журналиста случается только раз!
– Нет, я пойду. Мне надо домой.
Ришар нуждается в ней. После обеда он звонил три раза. «Не забудь мои лекарства». «Купи мешки для мусора». «Когда придешь?» Он ждет ее с нетерпением. Без нее он ничего не может сделать.
Утром Адель раздевала его. Стягивала трусы через гипс, а он возводил глаза к небу, бормоча молитву или ругательство, по-разному. Накрывала гипс мешком для мусора, воняющим нефтью, обматывала его на бедре скотчем и устраивала Ришара в душе. Он садился на пластмассовый стул, и она помогала ему вытянуть ногу на табурете, специально купленном в «Монопри». Через десять минут он кричал: «Я помылся!» – и она протягивала ему полотенце. Отводила его в постель, и он укладывался, тяжело переводя дыхание. Она срезала скотч, снимала целлофановый мешок и помогала ему надеть трусы, штаны и носки. Перед уходом на работу она оставляла на журнальном столике бутылку воды, хлеб, обезболивающие таблетки и телефон.
В будни она так уставала, что иногда засыпала в десять вечера, не раздеваясь. Она притворялась, что не видит, как в гостиной и прихожей громоздятся коробки. Вела себя так, словно отъезд не приближался. Как будто не слышала вопросов мужа: «Ты поговорила с Сирилом? Помни, тебе нужно предварительно уведомить их об уходе».
В выходные они оказывались втроем в квартире. Адель предлагала пригласить друзей, чтобы отвлечься. Ришар не желал никого звать. «Не хочу, чтобы меня видели в таком состоянии». Он стал раздражительным и агрессивным. С ним, таким сдержанным, теперь случались приступы дикого гнева. Она подумала, что авария, должно быть, потрясла его больше, чем ей казалось.
* * *
Однажды в воскресенье Адель повела Люсьена в парк на вершине Монмартра. Они сели на краю большой песочницы, полной заледеневшего песка. У них замерзли руки. Люсьен забавлялся, давя куличики, которые старательно выстраивал в ряд какой-то светловолосый мальчик. Его мать, держа телефон у уха, подошла к Люсьену и, не прерывая разговора, оттолкнула его.
– Ты что творишь? А ну отстань от моего сына! Не смей трогать его игрушки.
Люсьен вернулся к матери, не сводя глаз с белобрысого малыша, который ревел, распустив сопли.
– Пошли, Люсьен. Мы идем домой.
Адель встала и взяла сына на руки, он плакал и не желал уходить. Она прошла вдоль песочницы, раздавила носком сапога песочный замок белобрысого, пинком послала его ведерки на другой конец парка. И не обернулась, когда его мать в истерике заорала: «Эй вы!»
– Пойдем домой, Люсьен. Слишком холодно.
Когда она открыла дверь, в квартире царила тишина. Ришар заснул на диване в гостиной, и Адель раздевала сына не спеша, приложив палец к губам. Уложила его в кровать. Оставила записку на журнальном столике: «Ушла в магазин».
Бульвар Клиши. Перед витриной секс-шопа старик в грязном плаще указывал пальцем на костюм субретки из красного винила. Продавщица, негритянка с огромными грудями, кивнула и позвала его внутрь. Адель обогнала туристов, хихикавших у эротических витрин. Посмотрела, как пожилая немецкая пара выбирает диск.
Перед залом пип-шоу толстая блондинка расхаживала взад-вперед под дождем.
– Всего один коротенький танец. Тебе понравится!
– Вы же видите, я гуляю с сыном, – отвечал возмущенный мужчина лет тридцати.
– Нет проблем, оставь коляску у входа. Я за ним присмотрю, пока ты будешь там.
На центральной насыпи вышибалы ждали поручений, попивая пиво в больших банках или дрянную водку. Слышались разговоры на арабском, сербском, волофе, китайском. Семейные пары гуляли с детьми посреди пьяных компаний и строили радостную мину, завидев на велосипедной дорожке полицейские патрули.
Адель вошла в длинный, обитый розовым бархатом коридор, где на стенах висели фото женщин, сплетенных в объятиях, с высунутыми языками, с ягодицами, выставленными на всеобщее обозрение. Поздоровалась с охранником на входе. Они знакомы. Она несколько раз покупала ему марихуану и дала номер Ришара, когда его сестра заболела раком желудка. С тех пор он стал пускать ее бесплатно. Он знал, что она все равно только смотрит.
По субботам вечером здесь иногда бывало не протолкнуться из-за мальчишников или подписания контракта между пьяными коллегами. Но сегодня днем перед маленькой убогой сценой сидело только три посетителя. Очень худой немолодой негр. Мужчина лет пятидесяти, видимо из провинции, который поглядывал на часы, проверяя, успеет ли на поезд. В глубине зала – сильно пожилой магрибец, бросивший на нее брезгливый взгляд, когда она вошла.