Джиана поняла тогда, что потайной ход построен на случай бегства из дворца.
Она вернулась назад, старательно запирая за собой двери.
Удовлетворив свое любопытство, Джиана больше не ходила туда и вспомнила о туннеле лишь на второй год своего триумфального возвращения в столицу. Иногда она, смыв с лица церемониальный грим и одевшись попроще, выходила в город, гуляла по улицам и делала покупки на рынке. Она закусывала в трактирах и слушала, о чем говорят горожане. Если бы Аскелус или Маланек узнали об этих ее вылазках, их хватил бы удар, но благодаря своей тайне Джиана получала представление, что думает о ней простой народ. Если знать наградила ее прозвищем «королева-колдунья», то народ почитал ее и боялся, однако не любил, вопреки убеждению Маланека. В харчевнях говорили о ее отваге, ее уме, ее боевых победах, но доброй правительницей ее никто не называл. Преступников при ней наказывали беспощадно. Ворам, пойманным в первый раз, отсекали три пальца на левой руке, а во второй раз рубили голову. Убийц препровождали на место преступления и казнили там. Мошенников лишали всего имущества. В первый год ее правления в одной лишь столице предали смерти более восьмисот человек. Аскелус не одобрял столь крайних мер, хотя преступность в государстве резко сократилась. Он говорил Джиане о терпимости и о причинах, побуждающих людей нарушать закон.
— Грабитель проникает в дом, — возражала ему Джиана, — и убивает хозяина, чтобы украсть какую-то мелочь. Сколько человек это затрагивает, помимо убитого? У хозяина могут быть жена и дети и наверняка есть родные, друзья и соседи, у которых, в свою очередь, есть близкие люди. От злодейства идут круги во все стороны, как от брошенного в пруд камня. Люди начинают опасаться за собственные дома и собственную жизнь. Когда же злодея приводят обратно в ограбленный дом и казнят, люди успокаиваются, зная, что правосудие свершилось.
— А если за совершенное преступление казнят не того человека?
— Не имеет значения, Аскелус. Преступление наказано, и люди убеждены, что государство в случае чего отомстит за них.
— Разве у несправедливо казненного нет семьи, друзей и соседей, ваше величество?
— Вот главный недостаток умных людей, Аскелус. Они во всем ищут другую сторону. Доискиваются до причин, стремятся к равновесию и гармонии. Они проливают слезы над бедняком, укравшим краюху хлеба, чтобы накормить семью. Это наше общество доводит человека до такого состояния, кричат они. Будем же раздавать хлеб задаром, чтобы никому больше не пришлось воровать.
— Не вижу в этом ничего затруднительного, ваше величество. Хлеба у нас достаточно.
— Пока да, но что будет дальше, Аскелус? Людям не придется больше работать ради куска хлеба. При этом они станут плодиться, умножая число тех, кому не нужно больше работать. Где они будут жить, все эти неработающие люди? И как жить? Мы дадим им дома, дадим лошадей, чтобы они могли свободно передвигаться. А заодно будем и одевать их. И кто, по-твоему, будет платить за все это безумие, Аскелус?
Она не убедила его, и он продолжал гнуть свое: надо, мол, строить школы и обучать бедняков ремеслам. Это по крайней мере имело смысл, поскольку новой империи требовались рабочие руки. Поэтому Джиана отпустила из казны средства на школы, на учителей и даже на закладку университета. Аскелус ликовал, а она по-прежнему пользовалась своим потайным ходом. Лавочники и трактирщики стали узнавать ее, и она представлялась им как Сашан, купчиха, чей муж постоянно разъезжает по торговым делам. Для пущей убедительности она купила себе дешевый серебряный обручальный браслет, который носила на правой руке. Теперь мужчины меньше докучали ей во время прогулок по городу. Тех, кого даже браслет не смущал, она решительно отсылала прочь.
Излюбленным ее местом сделалась рыночная площадь в миле от дворца. Там был фонтан, и на скамейках вокруг него собирались посудачить женщины. Говорили там в основном о мужьях и детях, политику затрагивали редко, но Джиане очень нравилось там бывать.
Там она познакомилась с Самиас, женой строительного подрядчика. Та часто приводила с собой трех детишек, и они бегали по площади между лотками. Потом Самиас доставала из сумки еду, и дети, присев у ее ног, уплетали пироги или фрукты. Мать, высокая и статная, улыбалась им, но порой она приходила одна, и тогда Джиана видела в ее глазах грусть.
Говорила в основном она, а Джиана слушала. Самиас была довольна своим браком. Муж у нее был «солидный человек, заботливый, а ребятишки — так просто прелесть».
— Я хорошо живу, грех жаловаться, — сказала как-то.
— Но пожаловаться все-таки хочется?
— Да нет, — растерялась Самиас, — это я так.
— Ты любишь своего мужа?
— Как не любить? Он хороший и с детьми добрый. А твой-то как, ничего?
— Ничего, — ответила Джиана, которой вдруг расхотелось сочинять.
— Вот и ладно. Ты, поди, скучаешь, когда его нет. Он ведь купец у тебя?
— Да. Но любви у меня к нему нет.
— Нехорошо говорить так. Постарайся его полюбить. Уговори себя, тебе же легче будет.
— Человек, которого я любила по-настоящему, уехал от меня, — неожиданно для себя сказала Джиана. — Так, как его, я никого не хотела, и теперь все время о нем думаю.
— У каждой из нас было что-то вроде этого. Какой он?
— Красивый. Глаза, как сапфиры.
— Почему ж он уехал?
— Я не захотела за него выйти. Другое на уме было. А теперь я вспоминаю, как мы с ним шли через лес, и понимаю, что счастливее времени в моей жизни не было. — Джиана засмеялась. — Раз мы, голодные, набрели на зайца, у которого лапа в силке застряла. Зайчишка весь трясся, а он стал его гладить и потом перерезал петлю. Я его спрашиваю: «Хочешь зажарить его?», а он взял зайчишку на руки и опять гладит. У него, говорит, глазки красивые, отпустил зайца, и мы ушли.
— Сердце, значит, доброе. У мужчин такое бывает.
— Не всегда. В иных случаях он не знал жалости. Однажды на нас напали… да что былое ворошить, — спохватилась Джиана, поняв, что слишком разоткровенничалась.
— Кто напал?
— Разбойники, — быстро ответила Джиана.
— Страсти какие! И твой милый их всех поборол?
— Да. Ну, мне пора. Муж, наверное, меня заждался.
— Ты поменьше о прошлом думай, душенька, — посоветовала ей Самиас. — Все равно ведь ничего не изменишь. Надо жить с тем, что у нас есть. Я вот тоже когда-то любила. Он, солнце мое и луна, в солдатах служил — у прежнего короля, у Бокрама. Нам месяц до свадьбы остался, и тут его послали в Делийский лес, одного злодея ловить. Там он и сгинул, а моей жизни, считай, конец пришел.
— Бедная, как мне тебя жаль! — совершенно искренне сказала Джиана.
— Это давно было, Сашан. И муж у меня хороший, добрый.
— А того злодея поймали?
— Нет. Страшный был человек. Поубивал людей, которые его воспитывали после смерти отца. Мучил их, говорят, а потом зарезал — слыханное ли дело? А после бежал из города вместе с продажной девкой. Солдаты уж было схватили их, но завязался бой, и моего Джеранона убили, да не его одного. Так и не нашли их потом, этих злыдней.