— Хватит, только скажи сначала, куда делся твой клан. Где они хоронятся и что намерены делать?
— Они повсюду, — осклабился старик, — и намерены покончить с тобой.
— Думаю, тебе известно еще кое-что. Взять его!
Меч Оракула сверкнул дважды и сразил двоих воинов. Третьему клинок горца погрузился в живот. В ответ аэнир, обезумев от боли, воткнул меч старику между ребер и пронзил легкие.
— Назад, дурачье! — закричал Асбидаг.
Оракул попытался встать, но вождь аэниров сам опустился рядом с ним на колени.
— Твое желание исполнилось, старина. Но если ты ничего мне не скажешь, я выколю тебе глаза, и ты придешь в Валгаллу слепым.
Голос Асбидага, доносящийся словно издали, перекрыл другой, женский, звенящий от ненависти. Оракулу показалось, что он узнал этот голос, но зрение уже изменило ему, и он не почувствовал, как ему перерезали горло.
Моргас, плача навзрыд, продолжала кромсать ножом его шею. Успокоилась она, лишь когда Асбидаг поднял ее и дал ей пощечину. Сделав над собой усилие, она скрыла переполнявшую ее ненависть.
— Ты знала этого человека? — спросил Асбидаг.
— Да. Он приказал убить моего отца и обесчестил мать. Она покончила с собой после этого. Это Каразис, генерал королевы Сигурни.
— Я не знаю этих имен. Должно быть, ты ошибаешься. Ты говорила мне, что до твоей родины десять тысяч лиг пути, а этот старик жил здесь, в горах.
— По-твоему, я могла забыть того, кто загубил мою жизнь?
— Вряд ли. Скорей уж ты умолчала о чем-то, черноглазка моя. Как он здесь оказался?
— Я думала, что он умер. Он… пропал двадцать пять лет назад.
Асбидаг пнул убитого.
— Кем бы он ни был, теперь-то он мертв. — Его взгляд задержался на Моргас, повернувшей обратно к дому.
— Неужели ты веришь, что он запомнился ей? — спросил Драда. — Двадцать пять лет назад она была малым ребенком.
— Меня это беспокоит. — Асбидаг все так же смотрел ей вслед. — Я никогда не слышал о стране, откуда она будто бы родом. Думаю, ее кто-то околдовал.
— Как же ты с ней поступишь?
— Как захочу. В чем-то, наверное, она привирает, но с этим можно и подождать. Уж очень она хороша в постели.
— А что ты решил с Фарленом, отец?
— Мы выступим на них завтра. Онгист взял Паллид в клещи и теснит их назад на восток, к Барсе. Если будет на то милость Ватана, мы поспеем вовремя и повеселимся еще малость.
Подъем в горы был труден. Старики едва ковыляли, многие родители шли с детьми на руках. Отчаяние, вызванное войной и бегством, отнимало силы даже у молодых и крепких. Тропы после дождя стали скользкими, но беженцы, несмотря ни на что, понемногу двигались к Атафоссу. Мэг передала Донала одному из горцев и подошла к Касваллону. Он, увидев ее, отпустил воинов, с которыми говорил. Мэг показалось, что он устал: походке недоставало упругости, глаза потускнели. Улыбнувшись, он взял жену за руку.
— Тебе надо больше отдыхать, — сказала она.
— Скоро отдохнем, Мэг.
Вместе они смотрели, как Фарлен одолевает последний склон перед Атафоссом. Грохот водопада уже был слышен вдали. День за днем к колонне прибивались все новые беженцы, и теперь за Касваллоном следовали тысяч шесть человек. Мужчины, женщины, дети тащились медленно, изнуренные трехдневным походом. Старых и малых поместили в середину колонны, молодые женщины с ножами и луками шли во главе, воины замыкали. Разговаривали мало. Молодым мужчинам не терпелось доставить семьи на Валлон и выйти навстречу врагу. Старики стыдились собственного бессилия и сожалели, что не смогут отомстить аэнирам. Женщины, и молодые и старые, думали об оставленных ими домах и о грозящей их мужчинам опасности.
Воины попеременно несли детей, чтобы матери могли отдохнуть — ведь все они были единым кланом.
— Ты спас клан, Касваллон. — Мэг, обхватив мужа рукой за пояс, вглядывалась в его лицо и замечала проложенные заботой морщины, замечала темные круги у зеленых глаз.
Он поцеловал ее волосы.
— Подбадривать меня не надо, прелесть моя, но все равно спасибо. Мне кажется, что я вишу, цепляясь кончиками пальцев за обледенелый утес. О стольком приходится думать. Вот гонец от Бадрейга докладывает о каком-то войске к востоку от нас. С юга тоже надвигается враг. Поневоле испугаешься, а неверное решение может стоить жизни нам всем.
— Ты все решишь наилучшим образом. Я верю в тебя.
— Я, Мэг, тоже верю в себя, но все люди совершают ошибки.
— Маггриг всегда говорил, что ты хитрый, как лис. Пытаться тебя перехитрить — все равно что ловить дым руками.
Касваллон повеселел, но усталость не покинула его.
— Мне станет легче, когда наши женщины и дети окажутся в безопасности. Тогда я смогу подумать о чем-то попроще — о том, скажем, как доконать аэниров.
— Это, по-твоему, проще?
— А то нет. Они считают себя победителями, потому что видели наше бегство. Но мы обернемся к ним лицом, и они увидят наши карие волчьи глаза.
Глаза, в которые Мэг смотрела сейчас, были не карими, а зелеными.
— Но ты не позволишь, чтобы ненависть овладела тобой?
— Нет. Можешь за меня не бояться. Я не испытываю ненависти к аэнирам — такие уж они есть, что поделаешь. К горному барсу, который режет мой скот, я тоже не испытываю ненависти, я просто убиваю его.
— Это хорошо. Ненависть тебе не к лицу, Касваллон из Фарлена.
— Ты занимаешь все мое сердце, и для ненависти места не остается. — Касваллон поцеловал жену в губы. — Теперь иди, у меня еще много дел.
Мэг, подобрав юбку, догнала воина с Доналом на руках, поблагодарила за помощь и взяла у него спящего сына.
Касваллон зашагал назад, в хвост колонны. Леофас в окружении молодежи казался глубоким старцем, но глаза его при виде Касваллона бодро сверкнули.
— Все обошлось без происшествий.
— Похоже на то, — признал Касваллон.
Леофас почесал бороду. Его рыжие волосы, сильно побитые сединой, походили на заржавленное железо. Он был еще в силе, а сметки у него с годами только прибавилось — далек тот день, когда враг сможет больше не опасаться его. В его кожаный кафтан были вшиты серебряной нитью кольчужные звенья, по бокам висели два коротких меча, опирался он на посох с железным наконечником.
— Ты в самом деле хочешь отправить клан за друидские Врата, Касваллон?
— Да.
— Будут ли наши там в безопасности?
— Здесь куда опаснее, друг, поверь мне. Туда, помимо женщин с детьми, отправятся сто пожилых, но еще крепких мужчин — они будут охотиться и строить дома.
— А мы?