– Я сожалею, сынок, – сказал он. – Надеюсь, ты простишь мои злые слова. Мередит устало кивнул.
– Простить вас мне легче, чем себя самого. Никогда еще я не испытывал подобного страха и невыразимо стыжусь себя.
– Дело прошлое, малый. Ты был на самом краю и заглянул в ад. Теперь ты станешь либо сильнее, либо слабее. Выбор за тобой. Чтобы жить, человек должен научиться быть сильным там, где он слаб.
– Они бегут к сараю! – крикнул Уоллес.
– Потише! – приказала Бет.
Со двора донесся треск ломаемых досок, раздалось испуганное лошадиное ржание. В кресле у очага молодая мать заплакала.
Бет зажгла еще два фонаря и повесила их на крючья в стене.
– Ночь будет долгой, – сказала она.
Полное ужаса ржание длилось еще несколько минут, затем наступила тишина. Бет отправила Мередита в заднюю комнату посмотреть, как там Джозия Брум. Молодая мать заснула, и Бет, забрав у нее младенца, села с ним в старую качалку.
По лестнице спустился Уоллес Наш и остановился перед ней.
– Ты что-то хочешь сказать, Уоллес?
Рыжий юноша с трудом заставил себя заговорить.
– Простите меня, фрей Мак-Адам. Только я должен сказать вам… Сэмюэль… он погиб, спасая вон ее и младенца. Выпрыгнул из окна, когда зверюга совсем уже ее настигал. И так спокойно! И убил его, но и он его достал. Я так сожалею, фрей…
– Иди-ка наверх, Уоллес, – сказала она, прижимая младенца к груди. – И смотри в оба.
– Конечно, – ответил он негромко. –Можете положиться на меня, фрей.
Бет закрыла глаза. Она вдыхала запах горящих фонарей, сухих кедровых поленьев в очаге и молочный новорожденный запах младенца у себя на руках.
Снаружи завыл зверь.
* * *
Шэнноу опустил руку в карман, и его скрюченные артритом пальцы сомкнулись на золотом камушке. «Я не хочу жить вечно, – подумал он. – Я не хочу снова стать молодым». Боль в груди нарастала, сливаясь с мучительным нытьем сломанных ребер. «У тебя нет выбора», – сказал он себе. Крепко сжав камушек, он пожелал, чтобы боль в его сердце исчезла, и ощутил прилив новых сил, жизненной энергии. Злоупотребил он возможностями камешка, чтобы срастить ребра.
Разжав пальцы, Шэнноу посмотрел на золотой кругляшок. Только тончайшая черная прожилка свидетельствовала о том, что его использовали. Поднявшись на ноги, он подошел к окну. Привычная ноющая боль в плечах и коленях исчезла, его походка обрела упругость. Поглядев в щель ставень, он увидел, что Пожиратели сгрудились у фургона Иеремии, взбираются на него. Вокруг сарая не было заметно никакого движения, но он различил серые тени, припавшие к утрамбованной земле двора, скорчившиеся возле изгороди.
Попятившись, он осмотрел ставни. Толщина менее дюйма… Нет, они не выдержат удара когтистых лап Пожирателей. Из кармана куртки он вытащил коробку с патронами и высыпал их на стол. Двадцать три да еще двенадцать в пистолетах.
– Раненый спит, – сказал вернувшийся Мередит. – Цвет лица хороший и пульс ровный. – Он крепче, чем сам думал, – сказал Шэнноу.
– Откуда взялись эти твари? – спросил Мередит. – Я ни о чем подобном никогда не слышал. – Это волчецы, – ответил Шэнноу, – но их изменили с помощью… Ну, если хотите, колдовства. – Он оборвал фразу, заметив, что молодой человек смотрит на него, словно не в силах поверить. – Я знаю, это трудно понять, – сказал он. – Просто положись на мое слово, сынок. Существует чудовище…
– Бет назвала вас Диаконом, – перебил Мередит, и Шэнноу понял, что молодой человек пропустил его объяснение мимо ушей.
– Да, – сказал он усталым голосом. – Я Диакон.
– Я вас всегда ненавидел, – отрезал Мередит. – Вы были источником великих зол. Шэнноу кивнул:
– Не стану отрицать, сынок. Бойня в землях исчадий не имеет оправдания.
– В таком случае почему вы ее допустили?
– Потому что он убийца и варвар, – сказала Бет глухим от гнева голосом. – Некоторые родятся такими, доктор. Он захватил власть обманом и сохранял ее страхом. Все противившиеся ему убивались. Ни о чем другом он не думал.
– Так оно и было? – Мередит пристально посмотрел на Шэнноу.
Шэнноу не ответил. Он вышел из комнаты и направился в каморку, где лежал Джозия Брум.
Так оно и было?
Брум зашевелился и открыл глаза.
– А, Джейк! – сказал он сонно. Шэнноу сел на край кровати.
– Как ты себя чувствуешь?
– Получше.
– Вот и хорошо. А теперь поспи еще.
Брум закрыл глаза.
Шэнноу продолжал сидеть рядом с ним, вспоминая, как два войска двинулись на земли исчадий, вспоминая, в какую ярость его привело предательство исчадий, какой страх он испытывал перед грядущим появлением Кровь-Камня. Многие из его воинов лишились семьи, друзей, перебитых исчадиями, и в их душах бушевала ненависть. «Как и в моей», – скорбно подумал он.
Пэдлок Уилер и другие военачальники пришли к нему в то роковое утро у стен Вавилона, когда вожди исчадий молили принять их капитуляцию.
«Какие будут приказания, Диакон?»
В ту минуту он мог бы сказать многое о природе зла и мудрости прощения. Но глядя на них, он был способен думать только о надвигающемся ужасе и о том, как в его, прежнем мире Кровь-Камень использовал исчадий, чтобы обречь этот мир на разрушение и смерть. И между двумя биениями сердца он вынес приговор, который все еще свинцовой тяжестью тяготел над ним. «Так что же, Диакон?»
«Перебейте их всех».
* * *
Зера проснулась перед рассветом и застонала. Ей в бедро впивался острый камешек, а плечи нестерпимо ныли. Она попыталась встать, снова застонала и сердито выругалась.
– Такие слова плохие, – сказала Эстер.
– Как и ревматизм, – буркнула Зера. – Ты давно не спишь, деточка?
– Как только они завыли, – ответила Эстер, садясь на одеяле и протирая глаза. – Тут очень много волков.
Но Зера никакого воя не слышала. Заставив себя подняться на ноги, она потянулась, потом подошла к пегашке и отцепила от седла флягу с водой. Напившись, она вернулась к детям и погасшему костру.
– Волки на нас не нападут, – сказала она. – А теперь попробуй отыскать в золе тлеющий уголек, и я состряпаю нам завтрак.
Позевывая, она вышла из пещеры. Воздух был свежим, прохладным. Ее ноздри защекотало дыхание росы на листьях, пряное благоухание леса. Небо на востоке светлело, и когда она вошла под сень деревьев, ее приветствовали первые птичьи трели. Вопреки ревматическим болям в спине и плечах, она чувствовала себя прекрасно и радовалась тому, что жива.
Все ребятишки, подумалось ей. Они придают новизну и интерес всему. Зера не сознавала, насколько она истосковалась от одиночества, пока в ее двор не въехал тот незнакомец. Ей было жаль, что он не вернулся. Йон оказался хорошим человеком и приятным собеседником. Но ребятишки стали неиссякаемым источником радости, даже когда ссорились. Ей вспоминались ее собственные дети, когда она сама была еще молодой, и небо было голубее, и будущее представлялось золотой тайной, которую еще предстояло открыть.