Но выйти все ж приходится: в прихожей раздается писк домофона и по коротким фразам Луки я слышу, что приехала доставка.
Когда потихоньку, словно воришка, крадусь на собственную кухню, он как раз достает из пакетов аккуратно сложенную в коробочки еду.
Без пиджака, с рукавами, подвернутыми почти до локтей.
У него смуглая кожа, и это точно не загар из солярия, потому что несколько недель назад он летал отдыхать туда, где солнце, пальмы и океан. Без женщины, насколько мне известно, хотя это Лука, и Анджела скорее сцепится со сворой газетчиков, чем позволит ненужным новостям просочиться «на большой экран».
Я почему-то буквально прикипаю взглядом к этим рукам: они крепкие, жилистые, с длинными пальцами и набухшими венами. Редка поросль волосков кажется настолько естественной, что у меня ощущение, будто вместо ужина мне доставили персональное эстетическое удовольствие. Хочется заморозить мгновение, чтобы без страха провести пальцем по внутренней части предплечья, почувствовать удары сердца в этих венах.
— Садитесь, Евгения, — приказывает Лука, и я теряю наваждение момента.
Передо мной же мой Большой Б, человек, который дрессирует меня, словно собачонку, отучает делать женские глупости и всегда руководствоваться только трезвым расчетом. Он даже не смотрит на меня, как на женщину. Только как на Руку. Правую.
На тарелках мясо, рыба, гарниры из свежих овощей. И даже потрясающего вида десерты. Еды так много, что мне хочется спросить, какого мамонта он собрался откармливать. А потом вспоминаю, что Лука «разрешил себе остаться у меня на ночь» и все вопросы пропадают: то, что мы не съедим сегодня, останется на завтра.
Какое-то время мы едим в полной тишине и ни одному из нас не хочется завязывать разговор. Лука что-то листает в телефоне, а я то и дел прислушиваюсь — не плачет ли Хельг, хоть радио-няня стоит тут же, на столе.
— Подстригите волосы, — без вступления говорит Большой Б.
— Это как-то повлияет на мою работу?
— С чего вы взяли? — Он снова смотрит в телефон.
— Потому что в контракте нет ни слова о длине волос и пожеланий к прическе.
Лука лишь пожимает плечами.
И мы молча переходим к десерту.
— Что случилось с той женщиной, Лука? — не выдерживаю я. Кажется, чем больше мы молчим, тем сильнее и плотнее вокруг нас сходятся стены. Я чувствую себя загнанной в ловушку, только тигр не спешит вспарывать жертве брюхо, а с ленцой лапой вытирает с морды кровь предыдущей жертвы. — Она ушла из вашей жизни?
— Она умерла, — холодно и сухо говорит он. И машет вилкой, пресекая мои попытки заговорить: — Мне не нужно сочувствие, тем более ваше. Эта история давно превратилась в пыль, и на могиле завяли цветы.
— Почему «тем более ваше»? — не понимаю я.
— Потому что это будет выглядеть как попытка смертельно раненного утешить здорового.
— Это намек на мою незавидную женскую судьбу?
— Почему намек?
Лука делает то, что я больше всего не люблю: каким-то непостижимым образом крепко фиксирует на себе мое внимание. Обычно он проделывает такие фокусы на презентациях, когда я в очередной раз пытаюсь убедить его внедрить какое-то безумство. Но сейчас, даже на моей территории, мне все так же неуютно. Если не сказать совсем не по себе.
— Я вполне прямо об этом говорю, Евгения. — Он кивает на почти не тронутый мной кусок тирамису. — Не вкусно?
— Вкусно, — рассеянно отвечаю я.
— Боитесь растолстеть?
— Нам обязательно обсуждать мою физиологию? — вспыхиваю я.
И вдруг осознаю, что на самом деле он ведет себя так же, как обычно: все те же замашки авторитарного начальника, те же попытки контролировать даже то, как я дышу, и те же методы дрессировки. Почти уверена, если с честью выдержу моральную порку, меня ждет «лакомство» в виде похвалы.
Именно так мы с ним и общаемся в рамках деловых отношений, просто сейчас тематика разговора сменила вектор.
Дело вовсе не в Луке.
Дело во мне.
Я просто отвыкла от мужчины. Забыла, каково это — когда обо мне заботятся, когда говорят «я знаю лучше, женщина». Забыла, как кто-то ругает меня за то, что я снова вышла из дома без шарфа или забываю есть продукты с железом.
— Ешьте тирамису, Евгения, — командует Лука, и я послушно отламываю ложечкой край восхитительного десерта. — Могу я воспользоваться душем?
Мой кивок он принимает как должно, даже не пытается поблагодарить.
Я съедаю еще пару ломтиков десерта, а потом прячу еду в холодильник и мою посуду.
В моем душе шумит вода, пока я быстро навожу порядки на кухне.
Это странно. Так же абсурдно для меня, как вторжение марсиан.
А когда через пару минут Лука возвращается, я понимаю, что руки были только малой долей красоты.
У него абсолютно идеальное тело: не куча объемного мяса, но рельеф и мышцы. Небольшая поросль на груди практически незаметна, но ближе к пупку дорожка волос темнеет и струится за пояс модных, низко сидящих на узких бедрах брюк.
На этого мужчину хочется смотреть.
Разглядывать, как предмет искусства.
А еще лучше — выставить за дверь.
— Я оставил рубашку в стирке, — бросает Лука, на ходу ероша волосы полотенцем. — Справитесь с ней?
Мой ответ тонет в громко писке домофона.
На часах еще нет и восьми, но я все равно не представляю, кто может прийти ко мне в такое время, да еще и без предупреждения. Обычно только сестра заявляется сама по себе, но она вернется со своего тропического семинара только на следующей неделе. Судя по восторженным фото и сообщениям, которые она шлет по сто раз на дню, выгнать ее оттуда не способен даже тропический шторм на пару с торнадо. А мне даже немного не по себе, что в своих попытках оградиться от боли и предательства, я выставила за порог почти всех подруг. И в такой важный для меня момент — важный для любой женщины — в моей жизни оказался человек, которому там не место, но не оказалось ни одного близкого человека.
— Откройте уже, — со снисходительностью к моей растерянности говорит Лука. — Вдруг это Дед Мороз.
— Не слишком ли рано, — скорее себе, чем ему, отвечаю я и снимаю трубку домофона для стандартного вопроса: — Кто там?
— Нам нужно поговорить, Женя.
Знакомый тихий голос проходит по моей неподготовленной коже, словно ржавый тупой нож. И я зачем-то поворачиваюсь к своему незваному гостю, как будто он лучше меня знает, что делать. Но Лука с каменным лицом ждет мою реакцию и точно не собирается облегчать задачу.
— Игорь… — глухо бросаю я, и сердце болезненно стонет в груди. Почему именно сегодня? Что он тут делает? Откуда…
— Пожалуйста, Женя, впусти меня. Я… о многом должен тебе сказать.