Он ее не заметил, так как смотрел на дом.
— Есть кто-нибудь дома? — закричал он, а потом просунул руку
в окно «Кадиллака» и просигналил. Звук ударил Фрэнни по нервам. Она не отозвалась
бы, если бы не была уверена, что когда Гарольд будет садиться обратно в машину,
он обязательно увидит ее на краю выкопанной ямы. На мгновение ей захотелось
лечь на землю, уползти поглубже в сад и затаиться среди гороха и бобов до тех
пор, пока он не уедет.
«Прекрати, — приказала она самой себе, — немедленно
прекрати. В любом случае, он живой человек».
— Я здесь, Гарольд, — позвала она.
— Привет, Фрэн, — сказал он радостно, и глаза его с
жадностью скользнули по ее фигуре.
— Привет, Гарольд.
— Я слышал, что ты делаешь успехи в сопротивлении
смертельной болезни, поэтому я и заехал к тебе. Я объезжаю город. — Он
улыбнулся ей, обнажая зубы, которые, в лучшем случае, лишь шапочно были знакомы
с зубной щеткой.
— Я очень расстроилась, когда услышала об Эми, Гарольд. Твой
отец и мать?..
— Боюсь, что так, — сказал Гарольд. — Но ведь жизнь
продолжается, правда?
— Наверное, — вымученно произнесла Фрэнни. Его взгляд снова
остановился на груди, и она пожалела, что на ней не одет свитер.
— Как тебе моя машина?
— Она ведь принадлежит мистеру Брэннигану? — Мистер
Брэнниган был местным агентом по продаже недвижимости.
— Принадлежала, — сказал Гарольд равнодушно.
— А теперь извини меня, Гарольд…
— Но чем ты можешь быть занята, детка?
Ощущение ирреальности происходящего вновь попыталось вползти
в нее, и она задумалась о том, сколько же человеческий мозг может вынести перед
тем, как лопнуть, словно старая изношенная резинка. «Мои родители умерли, но я
могу примириться с этим. Какая-то жуткая болезнь охватила всю страну, может
быть, весь мир, пожиная праведных и неправедных — и я могу примириться с этим.
Я копаю яму в саду, который мой отец пропалывал еще только неделю назад, и
когда яма будет достаточно глубокой, я похороню его в ней — и я думаю, что
смогу примириться с этим. Но Гарольд Лаудер в «Кадиллаке» Роя Брэннигана,
пожирающий меня глазами и называющий меня «деткой»? Я не знаю. Господи. Я
просто не знаю».
— Гарольд, — сказала она терпеливо. — Я тебе никакая не
детка. Я на пять лет старше тебя. Физически невозможно, чтобы я была твоей
деткой.
— Просто такое выражение, — сказал он, слегка зажмурившись
от ее спокойной ярости. — В любом случае, что это там такое? Вон та яма?
— Могила. Для моего отца.
— Ааа, — протянул Гарольд тихим, встревоженным голосом.
— Хочу пойти попить воды. Честно говоря, Гарольд, я
дожидаюсь того момента, когда ты уйдешь. Я не в духе.
— Понимаю, — сказал он напряженно. — Но Фрэн… в саду?
Она уже пошла к дому, но, услышав его слова, яростно
обернулась.
— Ну, и что ты предлагаешь? Положить его в гроб и дотащить
до кладбища? Но зачем все это? Он любил этот сад! Но в любом случае, тебе-то
какое до этого дело?
Она расплакалась. Повернувшись, она побежала на кухню, зная,
что Гарольд будет смотреть на ее покачивающиеся ягодицы, накапливая материал
для порнофильма, постоянно прокручивающегося у него в голове.
Она закрыла за собой дверь, подошла к раковине и быстро
выпила три стакана холодной воды подряд.
— Фрэн? — донесся до нее неуверенный, тихий голос.
Она обернулась и сквозь стекло двери увидела Гарольда. Он
выглядел озабоченно и несчастно, и Фрэн внезапно почувствовала к нему жалость.
Гарольд Лаудер, разъезжающий по этому печальному, опустевшему городу в
«Кадиллаке» Роя Брэннигана, Гарольд Лаудер, у которого, возможно, в жизни не
было ни одного свидания, одержимый чувством, которое он, наверное, сам
определял, как презрение к миру. К свиданиям, девушкам, друзьям — ко всему. В
том числе, и это уж наверняка, к самому себе.
— Извини, Гарольд.
— Нет, я сам виноват. Послушай, если ты не против, я могу
помочь.
— Спасибо, но лучше мне сделать это одной. Это…
— Это личное. Конечно, я понимаю.
Она могла достать свитер из шкафа на кухне, но, разумеется,
он понял бы, зачем она это сделала, а ей не хотелось снова смущать его. Гарольд
изо всех сил пытался держаться, как хороший мальчик, что несколько напоминало
попытки говорить на иностранном языке. Она вышла из дома, и мгновение они
стояли вместе и смотрели на сад и на яму с разбросанной вокруг землей.
— Что ты собираешься делать? — спросила она Гарольда.
— Не знаю, — сказал он. — Знаешь… — Он запнулся.
— Что?
— Ну, мне трудно об этом говорить. Я не самый любимый
человек на этом кусочке Новой Англии. Сомневаюсь, что мне поставят в этих краях
памятник, даже если я когда-нибудь стану знаменитым писателем, как когда-то
мечтал.
Она ничего не ответила, только продолжала смотреть на него.
— Вот! — воскликнул Гарольд, и тело его дернулось, словно
слово вылетело из него, как пробка. — Вот я и удивляюсь этой несправедливости.
Эта несправедливость выглядит — для меня, по крайней мере — такой чудовищной,
что мне легче поверить, будто неотесанным грубиянам, которые посещают нашу
местную цитадель знаний, удалось-таки наконец свести меня с ума.
Он поправил очки на носу, и она сочувственно заметила,
насколько его мучают прыщи. Говорил ли ему кто-нибудь, — подумала она, — что
мыло и теплая вода могут немного помочь? Или все они были слишком увлечены,
наблюдая за тем, как их хорошенькая малышка Эми на крыльях неслась сквозь
Мэнский университет, имея средний балл 3,8 и закончив двадцать третьей на
курсе, где было более тысячи человек?
— Свести с ума, — тихо повторил Гарольд. — Я разъезжал по
городу на «Кадиллаке». И посмотри на эти ботинки. — Он слегка приподнял штанины
джинсов, приоткрывая сияющие ковбойские ботинки с изощренными украшениями. —
Восемьдесят шесть долларов. Я просто зашел в обувной магазин и подобрал мой
размер. Я чувствовал себя самозванцем. Актером в пьесе. Сегодня были такие
моменты, когда я был уверен, что сошел с ума.
— Нет, — сказала Фрэнни. От него пахло так, словно он не
принимал ванну три или четыре дня, но это больше не вызывало у нее отвращения.
— Откуда эта сорочка? Я приснюсь тебе, если ты приснишься мне? Мы не
сумасшедшие, Гарольд.
— Может быть, было бы лучше, если б мы действительно
оказались сумасшедшими.