Впрочем, глубина на сестрорецких пляжах – понятие весьма относительное. Иногда мы заходили так далеко, что кричащие бабушки на берегу становились совсем маленькими, а вода все еще еле доходила до пояса. Одних нас, правда, не отпускали, коллективно снаряжали кого-нибудь из многочисленных дедушек, который тоскливо оглядывался на берег, понимая, что его очередь в шахматы принесена в жертву служению внукам.
По выходным наезжали родители. Электричка выплевывала на перрон галдящие толпы, нагруженные никому не нужными сладостями: конфетами, печеньем, а то и добытой в боях в кондитерской «Метрополя» коробкой с птифурами. Как бабушки ни поджимали губы, говоря, что от сладкого портится аппетит, таящие во рту пирожные разлетались мгновенно. Мы еще долго спорили, что вкуснее – крохотные эклеры или микроскопические масляные трубочки.
Считалось, что родители приезжают помочь и дать бабушкам и дедушкам передохнуть. Однако в реальности выходило по-другому. Затевались какие-то бесконечные посиделки с шашлыками, без умолку трещала радиола, раскладывались пасьянсы или расписывались пульки. Чадо по-прежнему бегало во дворе, а бабушке выговаривалось, что мало читает, что у школьников задание на лето не выполнено и вообще ребенок распустился и разбаловался. Бабушки согласно кивали, собирали посуду, оставшуюся после гулянок, перестирывали белье, готовили на всю ораву, убирали в комнатах и с облегчением вздыхали, когда, раздав последние ценные указания, родители отбывали в город. Их активно уговаривали, что волноваться не о чем и приезжать каждую неделю вовсе не обязательно. Клялись следить и не баловать. Последнее звучало не слишком убедительно. Переводили дух, только когда налетчики наконец отчаливали.
Мы же, дети, очень радовались приезду родителей. Они вносили богемную струю в однообразный санаторный режим. Тут были и танцы, и мороженое до обеда, и песни под гитару допоздна, и много подслушанных разговоров, которые мы потом обсуждали всю неделю.
Папа, научив меня плавать, осмелел и замахнулся на велосипед. Своего у него не было, зато имелся хозяйский, чиненый-перечиненый, но еще вполне надежный. Хозяин держал его во дворе и в принципе не сильно возражал, чтобы жильцы пользовались им при необходимости. Главное, чтобы возвращали в целости и сохранности, потому что на велосипеде хозяин ездил на рыбалку на реку Сестру. Помимо дежурных пескарей и окуней, там среди камней водились неведомые мне до этого лета рыбы – миноги. Вид они имели устрашающий, походили на дождевых червей, взращенных на радиоактивных полигонах, но в маринованном виде под водочку шли на ура.
Папа был большой шутник и любитель каламбуров.
Так, после рюмочки под замаринованные бабушкой Геней миноги он загадал нам загадку:
Пусть первый слог звучит в рояле,
Второй – закутан в одеяле,
А вместе все это, друзья,
Совсем недавно кушал я!
Мы долго потели, потом Гришка, набравшись храбрости, с некоторым сомнением произнес:
– Си-сиськи?
В этот раз, под хохот окружающих, Гришке попало не за хулиганство, а за безграмотность. Дядя Моня сказал, что в его возрасте надо знать правильное написание не только слова «сиськи», но и слова «сосиски». Хотя я уверен, что и сам Моня первое написал без ошибок гораздо раньше второго. Наверное, из уважения к предмету.
Находчивый Гришка немедленно парировал своим ребусом: написал «не», а дальше нарисовал гирю и два гладких холмика с какими-то пупырками сверху. Взрослые долго ломали голову, пока наконец Гришка не раскололся, что это значит: «Не грус-тити!»
Взрослые пришли в ужас от такой патологической безграмотности: Гришины оправдания, что он не ошибся ни в написании, ни в форме слова «тити», понимания не нашли, и его отправили домой делать летнее задание по русскому языку.
Потом играли в города.
Размялись дежурными Москва – Астрахань – Новгород…
Тут-то папа подсунул очередную каверзную шараду:
Допустим, первый слог – предлог,
Второй – еврейской девы бок,
А вместе все это, друзья,
Чудесный город, там был я.
Над этим ломали голову все. Деда Миша с дядей Моней шепотом делились друг с другом подробностями боков еврейских и не еврейских дев, пока не получили поварешкой от бабушки – за слишком большую компетентность в вопросе.
Промучившись с полчаса, капитулировали. Толпа на веранде собралась немалая, генерал с генеральшей подключились, в очередной раз забыв Пурша в спальне.
Наконец папа торжественно произнес:
– Че-бок-Сары!!!
Немая сцена. Против боков Сары никто не возражал, но вот «че» как предлог вызывало сомнения у более грамотного населения.
Зато город, в котором живет один мужчина и сто женщин, угадали: Сева-сто-Поль.
На этом детей отправили спать, но, как вы понимаете, стенки тонкие и все слышно. И вот, в продолжение вечера, папа разродился загадкой для взрослых:
– Решил шах жениться. Привели ему трех девушек-невест, и задал он каждой из них только один вопрос: «Сколько будет два плюс два?» «Четыре!» – уверенно ответила одна. «Математик!» – с уважением произнес шах. «Пять!» – ответила другая. «Философ», – одобрил шах. «А сколько надо?» – спросила третья. Шах усмехнулся: «Дипломат!» Вопрос: на ком женился шах?
Что тут началось!
Народ разошелся не на шутку. Аргументировали и тем, что богатство шаха требует подсчета, даже добрались до философии семейных отношений. Папа только смеялся. А когда спорщики обессилели, торжественно сказал:
– На той, у которой попа толще!
Раздался дружный мужской хохот и негодующий вопль оскорбленных в лучших чувствах женщин, которые слепо и наивно продолжали верить, что их любят за какие-то иные достоинства. Обиженные дамы разошлись, а мужчины еще долго обсуждали полушепотом справедливость вышеупомянутой притчи.
* * *
А на следующий день бабушка с утра пораньше послала папу – наверное, в наказание – на хлебозавод за теплым хлебом. Я вызвался сопровождать его, просто из мужской солидарности. Мама отказалась, мотивируя тем, что не соответствует папиным стандартам и будет сидеть дома наращивать кругозор. Шлепнув ее в шутку по тому, что в узком семейном кругу называлось широким кругозором, папа решил, что быстрее будет добраться до хлебозавода не на автобусе, которого еще пока дождешься, а на велосипеде. Так проще: напрямую, через трухлявый мостик, мимо сороковой больницы и направо. На все про все должно было уйти не более получаса. Пристроил меня на багажник, определив мои ступни на специальные упоры для ног, и мы, благословясь, отчалили. Если бы мама знала, чем закончится это путешествие, она бы меньше заботилась о своем кругозоре.
В горку поднялись без проблем, даже осилили мостик, папа потел и выбивался из сил, я же, придерживаясь за его спину, свысока поглядывал на копошащихся в песочницах и во дворах сверстников.