– Предатель! – вскричал Рейнард, выхватывая меч.
Груссин с легкостью отразил его удар.
– Брось это, Рейн. Пошли домой.
– Убейте его! – приказал Рейнард. Разбойники переглянулись. Одни нерешительно сунулись вперед, другие остались на месте. – Ублюдок! Подлый изменник! – завопил Рейнард, снова вскинув меч.
Груссин набрал в грудь воздуха, перехватил топор обеими руками и разнес меч на куски. Лезвие топора, отскочив от разбитого эфеса, врезалось атаману в бок. Тот упал на колени, скрючившись пополам. Груссин еще раз взмахнул топором, и отрубленная голова Рейнарда покатилась по снегу. Бросив свое оружие, Груссин повернулся к Реку.
– Он не всегда был таким, каким ты его знал, – сказал он.
– Почему? – спросил Рек, опуская меч. – Почему ты это сделал?
– Кто знает? Не только из-за тебя – или из-за нее. Может, что-то внутри просто сказало мне – довольно. Где твой караван?
– Я наврал про караван.
– Ладно. Больше мы не увидимся. Я ухожу из Гравена. Это твоя женщина?
– Нет.
– Ты неплохо держался.
– Да.
Вернувшись к атаману, Груссин подобрал свой топор.
– Долгой была наша дружба. Слишком долгой.
И Груссин, не оглядываясь, повел разбойников обратно в лес.
– Просто не верится, – сказал Рек. – Это настоящее чудо.
– Давай-ка закончим свой завтрак, – предложила Вирэ. – Я заварю чай.
В хижине Река затрясло. Он сел, уронив меч на пол.
– Что с тобой? – спросила Вирэ.
– Замерз, – ответил он, стуча зубами. Опустившись на колени, она стала растирать ему руки.
– Чай тебе поможет. Сахар есть?
– Есть – в котомке, завернут в красную бумагу. Хореб знает, какой я сластена. Обычно я не так чувствителен к холоду – ты уж прости!
– Ничего. Отец говорит, что сладкий чай хорошо помогает против… холода.
– Понять не могу, как они нас нашли? Снег должен был завалить все следы. Странное дело.
– Не знаю. На, держи.
Он пригубил чай, держа свою обшитую кожей манерку обеими руками. Горячий напиток плеснул ему на пальцы. Вирэ собрала вещи, выгребла золу из очага и сложила дрова для новых путников.
Горячий сладкий чай успокоил Река.
– Что ты делаешь в Дрос-Дельнохе? – спросил он.
– Я дочь князя Дельнара. Я там живу.
– Он услал тебя из-за войны?
– Нет. Я отвезла письмо Абалаину, а теперь должна доставить еще одно. Сделаю это и вернусь домой. Тебе полегчало?
– Да. Намного. – Рек, помявшись, посмотрел ей в глаза. – Меня трясло не только от холода.
– Я знаю, но это не важно. После боя всех бьет дрожь. Главное – как человек ведет себя в бою. Отец мне рассказывал, что после Скельнского перевала его месяц мучили кошмары.
– Тебя вот не трясет.
– Это потому, что я все время чем-то занимаюсь. Хочешь еще чаю?
– Да. Спасибо. Я уж думал, нам конец. И мне вдруг стало все равно – восхитительное чувство. – Он хотел сказать, как хорошо ему было стоять рядом с ней, – и не смог. Ему хотелось подойти и обнять ее – но он знал, что не сделает этого. Он только смотрел, как она наливает ему чай и размешивает сахар.
– Где ты служил? – спросила Вирэ, чувствуя на себе его взгляд, но не понимая его значения.
– В Дрос-Кортсвейне. Под началом у гана Джави.
– Теперь он умер.
– Да, от удара. Отменный был командир. Он предсказывал, что будет война. Абалаин, должно быть, жалеет, что не послушал его.
– Его не один Джави остерегал. Все северные военачальники доносили об этом. А отец годами держал шпионов в надирском стане. Всем было ясно, что надиры готовятся напасть на нас. Абалаин глупец – он и теперь все шлет Ульрику свои договоры. Не может понять, что война неизбежна. Знаешь ты, что у нас в Дельнохе всего десять тысяч войска?
– Я слышал, что даже меньше.
– А ведь нам надо оборонять шесть городских стен. В военное время людей требуется вчетверо больше. Да и дисциплина уже не та, что раньше.
– Почему?
– Потому, что все они заранее обрекли себя на гибель! – гневно ответила Вирэ. – Потому, что отец мой лежит при смерти, а в гане Оррине твердости, что в гнилой картофелине.
– Оррин? Впервые слышу.
– Племянник Абалаина. Он командует гарнизоном, но вождь из него никудышный. Будь я мужчиной…
– Я рад, что ты не мужчина.
– Почему?
– Не знаю, – смутился он. – Просто так сболтнул. Рад, и все тут.
– Так вот, будь я мужчиной, я взяла бы командование на себя. И справилась бы куда лучше, чем Оррин. Чего ты так смотришь на меня?
– Я не смотрю, я слушаю, черт возьми! Почему ты все время ко мне придираешься?
– Может, мне разжечь огонь?
– Что? Разве мы остаемся?
– Если хочешь.
– Решай сама.
– Давай останемся еще на денек. Так мы сможем… лучше узнать друг друга. Начали мы неважно, хотя ты уже трижды спас мне жизнь.
– Нет, только однажды. Ты слишком крепкая, чтобы замерзнуть. А в третий раз нас обоих спас Груссин. Но я согласен остаться до завтра. Только мне неохота больше спать на полу.
– Тебе и не придется.
Настоятель улыбнулся смущению молодого альбиноса, разомкнул мысленную связь и вернулся к своему письменному столу.
– Поди ко мне, Сербитар, – сказал он вслух. – Ты не жалеешь, что принес обет безбрачия?
– Иногда жалею, – честно ответил юноша, поднимаясь с колен. Он отряхнул свое белое одеяние от пыли и сел напротив настоятеля.
– Девушка достойна, – сказал он, – мужчина мне непонятен. Они станут слабее, познав друг друга?
– Сильнее. Они друг другу нужны. Вместе они – единое целое, как в Священной Книге. Расскажи мне о ней.
– Что я могу сказать?
– Ты входил в ее разум. Расскажи мне о ней.
– Она княжеская дочь. У нее нет уверенности в своих женских чарах, и смутные желания владеют ею.
– Почему так?
– Она не знает почему.
– Это я понял. Но ты-то знаешь?
– Нет.
– А что ты скажешь о мужчине?
– В его разум я не входил.
– Знаю – но все-таки?
– Его снедает страх. Он боится смерти.
– Ты считаешь это слабостью?
– В Дрос-Дельнохе – да. Там почти всех ждет верная смерть.