– Параллельная вселенная, где мы проиграли ангелам в эпической битве? – Иму вопросительно поднял брови.
– Иная временная ветвь, – поправила его Мосвен.
Леопард отмахнулся.
– Да бросьте вы. Это же Арно писал! У мужика не все дома были. Он в обоих мирах творил, что хотел. Выдумки больного разума, а мы тут рассуждаем, как будто истину нашли.
Клеомен постоял некоторое время, задумчиво рассматривая творчество Ками, затем произнес:
– Поздно уже. Давайте по домам. Завтра доложим шефу. Пусть решает, что с материалами делать. Заодно с утра подготовим запрос на пересмотр заключения о смерти Умэтару.
Первым среагировал Иму.
– Пошли, – он подхватил Горицу и понес к двери. – Дело незаконченное есть.
Клеомен с улыбкой проводил взглядом аниото с сопротивляющейся берегиней на руках и повернулся к фениксу.
– Ты можешь остановиться у нас.
Зверобой с трудом сдержал гнев. Один Эйдолон под ногами путался, теперь второй.
– У вас это семейное?
– Нет, – поспешно ответила Харикон Клеомену. – Я с ним пойду.
– Зачем ты это делаешь? – Когда дверь за счастливым Зверобоем и его новоявленной мечтой закрылась, Мосвен приблизилась к своему черту вплотную. Ее темные миндалевидные глаза чуть сощурились. В их глубине притаилась настороженная хищница. – Ты меня дразнишь или его мучаешь?
Клеомен обнял ее и прижал к себе.
– Не сердись. Он ведь позабыл, как крутился вокруг тебя когда-то. Как высмеивал мою неспособность сказать хоть слово рядом с тобой. Можно я немного побуду подлым?
Мос тихо рассмеялась и оперлась лбом о его грудь.
– Прости меня.
– За что? – Клеомен знал ответ, но не мог отказать себе в удовольствии услышать его.
– За твою боль, – прошептала кошка.
– Это ты про Кемнеби?
Она рассмеялась и тут же виновато простонала:
– О, прости пожалуйста! Очень больно?
Она потянулась к его боку, где старший котенок оставил довольно глубокие рваные царапины.
– Сдается мне, напрасно я все это время переживал, что у тебя появится другой. У меня был тайный союзник.
Продолжая смеяться, Мосвен прижалась щекой к его груди и прикрыла глаза.
– Он тебя уважает, просто боится привязаться. Вдруг ты уйдешь.
– Я знаю, – улыбнулся Клеомен.
– Ахом более самостоятельный и спокойный. Не знаю почему.
– Они оба замечательные, – успокоил ее черт. – Такие же замечательные, как их мама.
Он ощутил, как она окончательно расслабилась в его объятиях. Гордая холодная хищница превратилась в мягкого податливого теплого зверька, всегда открытого ласке и вниманию. Кто бы мог подумать, что этот момент когда-нибудь наступит. Клеомен поцеловал непослушную серебряную прядь и перевел задумчивый взгляд на экраны активной доски. Там в высокой полевой траве мертвые они вдвоем лежали рядом.
Зверобой следовал за птицей, ступая точно по ее следам.
«Я с ним пойду». Фраза в его голове звучала снова и снова, будто выставленная на повтор. Он не замечал иных своих мыслей и улыбался так, как никогда раньше. Впервые в жизни он был счастлив без условий, без оговорок, без рассуждений, без усилий. Счастлив просто так. А причина его состояния сердитая, хмурая шагала впереди. Она то и дело оборачивалась, пронзая черта взглядом полным негодования и недоумения, но он лишь сильнее улыбаться начинал.
– Клоун, – сердито прошипела себе под нос Харикон.
Зверобой рассмеялся. Ему вдруг очень захотелось рассказать, какая она милая, очаровательная, забавная и нежная. Он даже рот открыл и в грудь воздуха набрал, но в итоге произнес почему-то не то, что хотел:
– Ты меня любишь. Женщины всегда меня любят. Особенно если я хочу, чтоб меня любили.
Феникс резко затормозила и развернулась на сто восемьдесят градусов. Теперь она стояла к черту лицом и свирепо смотрела на него снизу вверх. Несмотря на позднее время, сотрудников на острове было немало. Странная пара, шагающая паровозиком сначала через холл, а затем и через двор, неизбежно привлекла внимание.
– Что и требовалось доказать, – абсолютно счастливый от столь бурной и крайне сексуальной реакции Зверобой ляпнул первое, что пришло в голову. Он было подумал, что язык прикусить все же стоит, но соблазн высказаться взял верх, поэтому черт продолжил:
– Ты всегда такая властная? Давай поиграем.
– Маньяк! – тоном обвинителя изрекла Харикон, поспешно отстранилась и побежала к КПП.
Зверобой бросился следом.
– Ты не в ту сторону бежишь. Парковка там.
Белые волосы Жар-Птицы вспыхнули, за спиной начал клубиться дым, обретая форму крыльев.
Черт резко подпрыгнул и приземлился на одно колено, ударив ладонью о поверхность острова. С кончиков его пальцев сорвались искры. Ледяные языки в мгновение добрались до беглянки и замкнули ее в кольцо. Феникс вспыхнула ослепляющим оранжевым светом и попыталась взлететь, но синее пламя взметнулось следом и сомкнулось над ее головой.
Харикон испуганно дернулась. Снова клетка. Снова ее пытаются изловить и заточить.
– Не взлетай, дурында, там купол! Защита! – Зверобой подбежал вплотную и взглянул хмуро на птицу. – Сначала спрашивай, в какую сторону бежать, а потом беги. Так и пораниться же можно! Поняла?
Феникс обиженно поджала губы. Она смотрела на Зверобоя исподлобья и молчала.
– Сначала спустимся вниз, потом сбегай. Ладно? – на всякий случай повторил черт.
– Клетку убери, – прошептала Харикон вместо ответа.
– Ой, да. Прости.
Его беспокойство казалось искренним. Он вообще агрессивным не выглядел. К тому же прощения попросил. Сам. Без угроз с ее стороны или применения силы. Феникс, как припала к земле из-за неудавшегося взлета, в такой позе и замерла, наблюдая, как сначала бледнеют до голубого, а затем и гаснут языки ледяного пламени. Она могла бы уничтожить его глупую сеть вмиг, всего лишь одной вспышкой своего дикого пламени, но какое-то странное чувство в груди помешало. Удивительно ощущалась отступающая энергия черта: не враждебная, мягкая, успокаивающая, даже ласковая. И взгляд его был заботливым, ласковым.
Он указал наверх.
– Купол экранирует энергию снаружи и изнутри. Ты бы не пролетела, а очень сильно ударилась. Поранишься, крылья поломаешь, кости повредишь. Больше так не делай. Пойдем. Ты, наверняка, устала и проголодалась. Но по полу мокрыми ногами ходить не вздумай…
Харикон с удивлением наблюдала, как Зверобой взял ее за руку и повел в направлении парковки, продолжая перемежать заботу о ее благополучии и здоровье с правилами поведения в его обожаемой квартире.