– Конечно. В этом весь смысл брака – чтобы создать семью.
Оуэн внимательно посмотрел на нее:
– Не только это… Есть еще привязанность, опора на старости лет, все такое. Любовь. Если сильно повезет.
Френсис ответила не сразу.
– Ну, – сказала она, когда молчание затянулось, – может, мне помочь тебе… Чтобы они вернулись побыстрее…
– Это совсем не обязательно.
– Когда рук много, работа спорится. Я хотела бы помочь.
Детская комната была такой же убогой, как и весь дом, – крохотная, примерно восемь на восемь футов. У стены лежали два тюфяка – один делили четырнадцатилетний Нев и его брат Колин, другой – Сара и кузина Дениз. Еще там был комод, сильно поцарапанный и растрескавшийся, и несколько игрушек в ящике – жестяной волчок, несколько автомобильчиков и поезд. На стене висело изображение белой утки, которая вела к водоему желтых утят. По потолку шли трещины, похожие на молнии, – от каждого угла к огромной дыре в середине, но обломки и упавшую штукатурку Оуэн уже вымел. Через щели в черепице проглядывало небо и время от времени вспыхивали искорки солнечного света.
– Что ж, – печально сказал Оуэн. – Думаю, с крышей у меня все более-менее в порядке. Основная часть черепичных плиток цела. Есть, конечно, те, которые треснули и требуют замены… Я смогу заняться этим самое раннее в следующем месяце, когда мне заплатят. Очень надеюсь, что нам выдадут премию…
– Я так понимаю, что брать что-либо на развалинах считается грабежом? – спросила Френсис.
– Наверное. – Оуэн на мгновение задумался, потом покачал головой. – В любом случае это неправильно.
– Да, ты прав.
– Проклятые немецкие ублюдки! Даром им это не пройдет.
Френсис поморщилась. Она слышала это повсюду – проклятия и оскорбления в адрес немцев. Все это она помнила еще с детства, с времен первой войны. Наверное, это срабатывал предохранительный клапан, через который можно было стравливать страх и отчаяние из-за всего происходящего. Как бы то ни было, обычно добрые и рассудительные люди в результате превращались в дикарей. Френсис всегда становилось не по себе от таких высказываний – она начинала нервничать, как будто вот-вот должно было произойти что-то ужасное и неотвратимое.
– Немцы тут ни при чем. Их и наши лидеры начали эту войну, а не мы и не они. И мы делаем ровно то же самое, – сказала она, не сдержавшись, зная, что ей не стоило бы развивать эту тему.
Оуэн хмыкнул.
– Ну не знаю, Френсис. Не мы это затеяли, а они…
– Гитлер это затеял.
– Они его выбрали! И если мы не будем воспринимать их как врагов, то как же мы должны бороться с ними?
– Не знаю. – Френсис на мгновение задумалась. – Не знаю.
– Ну вот и все.
Какое-то время они молчали.
– Только не вздумай говорить об этом с кем попало, ладно? – попросил Оуэн. – Людям это очень не нравится. Можешь оказаться в лагере как вражеский агент, если не будешь осторожной.
Френсис не стала ни возражать, ни иронизировать над этим замечанием, так как Оуэн, по-видимому, все же был прав.
– Не буду, – устало пообещала она.
И они занялись потолком. Сначала нужно было убрать поврежденные доски и штукатурку вокруг отверстия, чтобы выставить потолочные балки и прибить планки, так что вся уборка Оуэна пошла насмарку из-за новой порции обвалившейся штукатурки.
– Я об этом не подумал, – признался он, кашляя в облаке пыли и глядя вниз на груду обломков. – Пустая трата времени – зря старался.
– Да, – согласилась Френсис и коротко улыбнулась, увидев его удрученное лицо. – Потом я помогу тебе прибраться. Это не займет много времени.
– Спасибо, но это уже слишком, с тебя и так достаточно…
– Ну ладно…
Френсис не решилась признаться, что ей просто не хочется уходить и что рядом с ним ее смятение и тревожный шум мыслей в голове немного стихают.
– В последнее время ты тоже мне достаточно помогал, – неловко добавила она.
– Награды за это я не жду, – сказал Оуэн, помолчал, потом улыбнулся. – Но отказываться я не стану. Берись за другой конец этой доски, и давай ее выломаем.
Они не разговаривали, пока латали дыру – небрежный ремонт на скорую руку, которого не позволил бы себе ни один уважающий себя строитель. Френсис чувствовала легкое тепло от второй бутылки пива, разогревшей кровь, и ни о чем не думала, кроме работы. Возможно, именно поэтому казалось, что не прошло нескольких лет с тех пор, как они последний раз непринужденно общались друг с другом. Запах их тел медленно заполнял маленькую комнату, смешиваясь с запахом дерева и штукатурки. От Оуэна всегда пахло мастерской «Стозерта и Питта» – запах машинного масла и металла, странно притягательный.
– Френсис? – позвал Оуэн, чтобы привлечь ее внимание. – Замечталась?
Он улыбался, стоя на верхней ступеньке лестницы.
– Передай-ка мне молоток.
– Вот этот? Держи.
– Что с тобой?
– Да я… – Френсис замялась. – Знаешь, я была в полиции. Насчет Вин.
Оуэн немного повозился с молотком, снимая с рукоятки кусочки краски.
– Зачем? – спросил Оуэн.
– Затем, чтобы… я думаю, нужно снова заняться расследованием.
Оуэн промолчал.
– Они согласились вернуться к этому делу. Ну… один из них согласился.
– А почему ты считаешь, – сказал Оуэн, пожав плечами, – что им следует снова заняться расследованием?
– Ты знаешь почему, Оуэн! Иоганнесу не было известно, где она живет. Он боялся ступить даже за порог лепрозория… И я сказала им то, что должна была сказать еще двадцать четыре года назад. Иоганнес Эбнер не убивал твою сестру.
Эти слова, казалось, не помещались в маленькой комнате. Стоя на верхней ступеньке лестницы, Оуэн, отложив молоток, повернулся к Френсис. Его лицо выражало печаль и – она ясно это видела – страх.
– Я знаю, – сказал он.
– Что?.. – Френсис была ошарашена. Она ожидала, что он будет убеждать ее бросить это дело и снова станет доказывать, как она ошибается. – Что ты знаешь?
– Просто…
Оуэн покачал головой и стал спускаться по лестнице. По щекам у него разлился густой румянец, и Френсис догадалась: он жалеет, что проговорился.
– Я к тому, что в принципе он мог это сделать. Он прятался там, где она умерла. И ему было плохо. – Оуэн снова покачал головой. – Но я думаю… зачем ему было это делать? Меньше всего он хотел, чтобы его обнаружили, верно? Ничто так не помогает в этом деле, как похищение маленькой девочки, да еще и ее одежда, разбросанная на пороге дома, в котором ты прячешься, так, что ли? И я помню лицо Иоганнеса, когда его забирали оттуда. Ты, кажется, не видела – вроде тебя там не было в тот момент, да и вообще, ты была еще совсем маленькой. Но я видел его лицо, оно было просто… окаменевшим. Он был сбит с толку. Как будто он не мог понять, как его нашли, и почему, и куда его везут.