Игра не для всех. 1941 - читать онлайн книгу. Автор: Даниил Калинин cтр.№ 21

Жму на спуск, отстрелив три-четыре патрона. Прицеливаюсь, и снова стреляю. Две очереди сбивают с брони двух фрицев, еще одного члена экипажа снимает Женька. Был ли четвертый или нет – не знаю. Но больше из подбитой машины уже никто не показался, а минуту спустя в ней начали детонировать снаряды. Вскоре мощный взрыв вырвался двумя струями пламени из люков, одновременно раздув броню изнутри… Штурмовая немецкая группа в этот момент решила благополучно отойти, оставшись вне досягаемости нашего эффективного огня.

…А тело командира, Василия Михайлова, так и осталось погребено под горящей броней. И хоронить не придется – что там теперь хоронить-то осталось? Будет числиться без вести пропавшим, если, конечно, мы не доберемся до своих и не расскажем, как сложил голову настоящий русский герой – один из сотен тысяч павших на поле боя в эту страшную войну.

И вновь в голове всплыло когда-то давно прочитанное и до поры до времени прочно забытое: «Нет больше той любви, чем если кто положит жизнь свою за други своя…» Может, не дословно, но примерно так. И вновь я увидел тому наглядный пример…

Тут до моего обоняния донесся запах паленой плоти – и когда я понял, чья именно плоть горит сейчас под самоходкой, меня жестоко вывернуло наизнанку. Что за гребаная гадость эта война!!! Мерзость, грязь, боль и кровь – все, что я могу сказать о ней!

…Это был страшный день, к концу которого я едва мог отдышаться от гари и дыма сгоревшего пороха. Доты выдержали еще три атаки, хотя и не все: командирский, который начала гробить самоходка, под вечер издали расстреляли три легких маленьких орудия. Под прикрытием их огня к укреплению все же подобрались огнеметчики и выжгли его, не жалея химических смесей.

Гарнизоны же оставшихся дотов потратили все снаряды и практически все патроны, и ночью человек восемнадцать уцелевших красноармейцев и погранцов откатились к нашему укреплению. Ибо только оно, безоружное и незащищенное, по злой насмешке судьбы имеет амбразуры с тыла… Мы пережили два мощнейших артналета, когда по бетонным укрытиям долбила мощная гаубичная артиллерия, и это, скажу я вам, пожалуй, одно из самых страшных событий, что я пережил в жизни. Хотя… за последние два дня я пережил много чего страшного, такого, что и представить себе не мог! И все же, когда огромные снаряды врезались в перекрытия на потолке, гулко взрываясь, так что каждый раз закладывало уши да плиты над головой буквально гнулись, устрашая возможностью обрушиться сверху, подгребая под себя… Такого и врагу не пожелаешь пережить.

Конечно, какому-нибудь абстрактному врагу. Вполне конкретным немцам я бы пожелал пережить все это воочию и в двойном размере – к примеру, чтобы потолок дота на них реально рухнул!

Все диски «дегтярева» я выпустил днем по врагу – вон стоит пулемет в углу, пылится. Толку от него больше нет, но выбрасывать верно послужившее оружие как-то негоже… Между тем сейчас у парней на руках уже не осталось советского вооружения. Точнее, «светки» у некоторых есть, но только для рукопашного боя, с примкнутыми штыками. У десятка бойцов немецкие магазинные карабины; каким-то чудом вновь сумел снарядить ленту трофейного МГ Томилин (а ведь пятую за день!). Оставшиеся три обоймы «родных» патронов 7,62 отдали Гриневу. Из командиров – пара младших лейтенантов, кто возглавлял доты, да раненный в руку лейтенант Перминов, автоматически возглавивший заставу… Из девяти бойцов. У него, как и у прочих офицеров (вообще это слово здесь вроде не в ходу, но я иногда так называю про себя мужиков с кубарями в петлицах), при себе остались табельный ТТ и наганы – как, впрочем, и у меня еще есть трофейный пистолет. Точнее, пистолеты.

Ужина уже не было – консервы кончились, а фрицы в этот раз ходили в бой без сухарных сумок. Но есть-то в принципе и не хочется, только пить, а вот фляжками, наоборот, мне разжиться удалось. Так что лично я напиваюсь вволю, прежде чем закрыть глаза. После всего увиденного думал – не усну, но, как оказалось, вторую ночь бодрствования организм не потянул, практически сразу забывшись беспокойной, тяжкой дремой. Что удивительно – со сновидениями.

Вначале я увидел обеспокоенную маму. Что-то ей объяснял, доказывал, спорил… Потом она заплакала, и я почувствовал, как отдаляюсь от нее, уже не успевая сказать такие важные и простые три слова: «Я люблю тебя».

Потом я подумал, что проснулся, увидев все тот же бетонный каземат вокруг себя и спящих рядом парней, однако понял, что все же нахожусь за гранью реального, разглядев над собой улыбающихся Нежельского и Михайлова. Они оба как-то мягко, ласково смотрели на меня, и это было особенно страшно, учитывая, что из виска парторга мне прямо на лицо капала холодная кровь, а запекшиеся, обгоревшие губы старлея полностью открывали зубы. Они звали меня за собой, пытались поднять, я бешено упирался, сопротивлялся, а потом…

Потом вдруг, словно наяву, я вновь увидел каземат – только днем. Кажется, следующим днем, назавтра, потому как в этой яви сквозь амбразуру я стреляю из пистолета, а не из пулемета или самозарядки. Стреляю в виднеющиеся сразу за стеной серые фигурки. Раз, два, три… Сухой щелчок – в обойме кончаются патроны. В панике оборачиваюсь, смотрю по сторонам, взгляд утыкается в валяющегося у другой амбразуры мертвенно-бледного Томилина, пытающегося что-то прохрипеть… В ленте трофейного МГ блестит всего один патрон, но прежде, чем я успеваю броситься к пулемету, свет в моей бойнице меркнет. Вновь разворачиваюсь к ней – и взгляд утыкается в раструб огнемета, смотрящего мне прямо в глаза.

А потом из него вылетает тугая струя химического пламени, опалив лицо, и, взревев от дикой, невыносимой боли, я просыпаюсь…

24 июня 1941 года. Декретное время: 1 час 37 минут. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона

Со страхом озираюсь вокруг – тьма. Сегодня новолуние, и только при запуске немецких осветительных ракет внутрь сквозь амбразуры попадает немного белесого, мертвого света. Нежельского и Михайлова рядом нет. Касаюсь по-прежнему болящего лица – и чувствую под пальцами кровь, ровно в том месте, куда она падала из прострелянного виска парторга. Холодею от мистического ужаса, но секунду спустя понимаю, что это моя собственная кровь из полученной утром раны – привет от пулеметчика-снайпера. За день я о ней просто забыл, а вот сейчас она сама напомнила о себе, разболевшись… Зараза.

Однако еще взглянув на амбразуру, понимаю, что все увиденное, может, и было обычным сном, однако сном явно провидческим. Третий день боя закончится гибелью всех уцелевших сегодня. Гибелью страшной и жуткой. От этой мысли болезненно заныло сердце – вон и прощание с матерью в руку… Однако пока душа скорбит, освежившийся ото сна мозг работает как никогда четко.

Нужно выжить. Выжить любой ценой.

Плен? Не возьмут. После всех потерь, понесенных у упрямых, несдающихся дотов, фрицы будут до последнего издеваться над пленными, но жизни не сохранят никому.

Ночной прорыв? Вряд ли удастся, после нашей вчерашней атаки немчура наверняка ухо востро держит. Да и в прошлый раз они были готовы отразить атаку пробивающихся из окружения, а значит, тем более будут готовы этой ночью!