– Да просто подумал, сколько сумеем пройти под прикрытием деревьев.
– Полпути…
Два-три километра в длину, километр в ширину. Разве много? Не так и мало, но если кто-то типа полицаев будет его чистить, найти мои следы и любое укрытие, что оборудую – типа шалаша, – им не составит труда. Или какой-нибудь немецкий полковник решит устроить себе пикник… Твою же ж налево!
– Привал окончен, собираемся!
Так ничего и не решив, я поднялся от дерева, поспешно собирая самозарядку. Куда ни кинь, везде клин, как в поговорке про богатырей на распутье! Направо пойдешь – смерть, и налево пойдешь – тоже смерть… Но если разум так и не смог сделать выбора, то сердце определенно зовет пойти со своими…
Глава четвертая
23 июня 1941 года. Декретное время: 6 часов утра. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона
На рассвете от реки повеял легкий ветерок, хорошо освеживший лицо и приятно остудивший влажное от пота тело. Хоть и ненадолго, но он отогнал смрадный запах гари от сожженных дотов. И всего на несколько мгновений донес до меня запах полевых трав и цветов… Будто бы в аду распахнули окошко и дали всего один глоток чистого воздуха.
В аду… Я проклял решение остаться с группой. Уж лучше было бы скитаться по лесу и ждать, когда меня накроют тыловые части фрицев или полицаи, чем переться сюда! Но понял я это, только увидев опорный узел и обреченные взгляды его защитников в самые первые секунды прорыва к ним погранцов. Хотя вначале-то люди подумали, что пришло подкрепление, что они выполнили свою задачу по обороне вверенного им рубежа – и каким же счастьем засветились их лица! Но спустя всего несколько секунд, после того как они убедились, что к узлу обороны пробились чуть меньше сорока погранцов… их глаза просто потухли. Буквально, блин, потухли, я выражения подобной безнадеги никогда ранее в жизни не видел.
А ведь был у меня шанс уйти! Был!!!
Вскоре после выхода из леса наш отряд столкнулся с немецкой разведгруппой – или как там ее правильно называть? – короче, вступили в бой с фрицами. Правда, и было-то их не более отделения. К встречному бою оказались не готовы обе стороны, но сказалось численное и качественное превосходство бойцов-пограничников, вынесших с заставы восемь штатных пулеметов да прихвативших два трофейных МГ. В общем, немчуру буквально покрошили автоматическим огнем; я, например, только и успел упасть наземь – причем, как обычно, протормозив, – и испуганно, неловко потянуть самозарядку через плечо, как драка уже закончилась.
Оказалось, что фрицы преследовали двух выживших погранцов, чудом спасшихся в бою за те самые Новоселки, к коим мы шли, – это были бойцы второй заставы. Ее разгромили; кроме того, стало известно, что враг уже занял штаб-комендатуру отряда в Волчине. Однако же на узле обороны бой продолжался и вечером, судя по канонаде и частой пулеметной стрельбе. В этой ситуации старший лейтенант и штабной политрук, прибывший на заставу в ночь с 21 на 22 июня, решили разделить отряд.
Только на марше я узнал, что жены и дети командиров заставы жили вместе с мужьями в отдельно выделенном доме. В частности, у самого Михайлова – жена и двое детей, у его помощника, лейтенанта Перминова – молодая жена, студентка Галя. И судя по разговору бойцов, днем она сама сидела в окопах рядом с мужем и вроде бы даже во фрицев стреляла… Тащить их на убой никто не захотел, и штабной политрук Кадацкий, собрав отделение легкораненых бойцов, двинулся в сторону Беловежской пущи, сопровождая две повозки с семьями командиров и тяжелоранеными бойцами. С ними же отправили и медсестру Мещерякову, следящую за состоянием тяжелораненых.
Вот, собственно, это и был мой бездарно профуканный шанс.
А ведь все начиналось неплохо! Я легкораненый, с провалами в памяти – подхожу по всем параметрам! Даже Василий, после недолгого колебания, отпустил меня со словами «удачи, Рома». Говорил он искренне, – и прощаться с парторгом мне было действительно жаль. Но когда я уже подходил к уходящей группе, то заметил, каким сальным взглядом мазнул по оттопыренной заднице медсестры Кадацкий – Оля как раз склонилась над одним из раненых. Зрелище действительно заслуживающее интереса, вот только не в то время и не в том месте. Как следствие, вспыхнувшую в душе неприязнь к политруку я не смог погасить сразу, не успел стереть раздражение с лица – и он это заметил.
– Товарищ политрук, разрешите пойти вместе с вами? Я легкораненый, как раз могу помочь.
Кадацкий откровенно неприязненно посмотрел уже на меня, после чего с этакой чванливой ленцой бросил в ответ:
– Группа сформирована, боец! Нам тунеядцы и трусы не нужны, вернись в строй!
– Товарищ политрук, – услышав мой голос и обратив внимание на наш разговор, в него попыталась было вклиниться Мещерякова, – Самсонов действительно ранен. Он может пойти с нами…
– Товарищ медсестра, – голос Кадацкого буквально источает лед, а должность Ольги он и вовсе выделил презрительной интонацией, демонстрируя свое превосходство в положении, – решение о том, кого из своих людей направить к нам, принимал начальник заставы. Боец, ты направлен сюда старшим лейтенантом Михайловым?
Вот что мне тогда стоило сказать «Так точно!»? Пусть я по глупости и из-за страха отказа не подошел к командиру с малодушной просьбой отпустить меня, но ведь не побежал бы тогда политрук лично у старлея спрашивать, он уже колонну погранцов уводил! Но я на секунду растерялся, а Кадацкий, не дав мне времени сообразить, что ответить, злобно рявкнул:
– В строй!!!
Его крик словно обжег меня; отступив назад и в ярости сжав зубы, я развернулся по направлению к уходящим погранцам… Тут-то у меня еще был шанс оторваться от заставы и попробовать пойти следом за группой политрука, держа их в зоне видимости. Собственно, когда это пришло мне в голову, я и затормозил – но, как назло, меня заметил лейтенант Перминов, замыкающий колонну. Может, он даже расслышал часть разговора – и, раздраженный расставанием с женой, буквально рыкнул на меня:
– Самсонов, в строй! Бегом!!!
Уж его-то, прекрасно осознающего, что вряд ли еще доведется встретиться с любимой, моя попытка спастись, прикрывшись легким ранением, наверняка разозлила. Так что летеха внимательно проследил за тем, чтобы я пристроился к погранцам, и только после этого повернулся к телегам, отчаянно замахав рукой своей Гале. Та это увидела, замахала в ответ, крикнула что-то вроде «я тебя дождусь»… Прозвучало искренне и в то же время с каким-то отчаянным надрывом. Даже меня, стороннего человека, сцена их расставания пробрала до печенок. А что чувствовал в этот миг сам лейтенант?! Он ведь не мог быть даже уверенным в том, что его жертва не будет напрасной, что возлюбленная спасется… Хотя, может, они все здесь еще верят в то, что могучая Красная армия за ближайшие пару дней крепким контрударом выбьет фрицев за Буг? Вполне вероятно – ведь это единственное, что держит сейчас людей, вступающих с врагом в неравный бой.