Лаций. Мир ноэмов - читать онлайн книгу. Автор: Ромен Люказо cтр.№ 12

Когда она поняла, что не одна, реагировать было уже поздно. Луч света, сконцентрированный в одной смертоносной кисти, несколько миллисекунд рыскал по космосу, пока не коснулся ее правого борта, распыляя корпус. Она не сразу осознала, что выстрел словно скальпелем рассек ей корму. В панике она попыталась хоть что-то рассмотреть, развернула сенсоры – уже практически слепые, – ощутила, как невыносимый жар поднимается с кормы и опадает, сменившись холодом межзвездного пространства. Больше она ничего не чувствовала. Взвыли сигналы тревоги, пытаясь привлечь ее внимание к быстро отказывающему оборудованию. Ее хрупкие внутренние механизмы, оказавшись в космической пустоте, заледенели, а систему жизнеобеспечения отрезало от всех источников питания. Ее разум начал распадаться. В ее агонизирующем сознании вспыхивали абсурдными спазмами обрывки мыслей. Разноцветные звезды и планеты на секунду завертелись в танце перед ее внутренним взором, и последняя ее мысль была о сестре-близняшке, которую она так и не успела узнать получше. Она пожелала, чтобы жизнь сестры оказалась длиннее ее собственной.

И, по правде говоря, на мгновение она позавидовала сестре: всем чудесам, что та встретит на своем пути.

Еще одна волна обрушилась на палубу. Яростная и коварная, она перехлестнула через орудийный люк и прошлась по верхней палубе. На корме кибернет ^[16] Эврибиад тыльной стороной ладони промокнул рыжеватую шерсть на лице. Он уже так долго сидел на корточках, что спину свело судорогой, руки у него заледенели и пальцы побелели от того, как сильно он стискивал штурвал, пытаясь удержать корабль на каком-то подобии курса и самому не оказаться за бортом из-за сильной качки. Вкус смерти наверняка похож на горечь морской соли у него на языке. Ветер ревел так, что заглушал крики гребцов-таламитов ^[17], которые жались сейчас плечом к плечу, уместив тяжелые весла между скамьями. Весла будут бесполезны, пока хрупкое суденышко не переживет гнев небес.

Чтобы укрыться от шторма, нужно было перейти через пролив между двумя островами. Спрятавшись у одного из плодородных склонов Олимпии, увенчанной величественным плюмажем белого дыма, они смотрели бы, как вдалеке нарастает шторм, и смеялись бы над опасностью. Но судьба решила по-другому, и теперь они все вместе могли погибнуть, канув в обезумевшее море еще прежде, чем солнце завершит свой круг по небу. Жуткий конец: утонуть, захлебнувшись в темных, покрытых пеной волнах. Оглушенные мощным течением, они медленно опустятся на дно Океаноса ^[18], и там навечно ослепшими глазами будут созерцать опасную и плотоядную подводную жизнь.

Мир снова качнулся. Как и в прошлый раз, к грохоту волн добавился мрачный скрип перетруженного дерева. В этот сезон такие бушующие шторма в теплых водах архипелага были редкостью, и трирема с ее плоским дном и малым водоизмещением не была приспособлена к такой ярости природы. Если буря затянется, их суденышко просто перевернется под весом воды, все сильнее заливающей нижнюю палубу. Он переждал еще один удар волны, молясь, чтобы тот стал последним, почувствовал, как корабль соскальзывает с одной волны, и его тут же подхватывает другая и подбрасывает, словно соломинку. Каждый раз трирема на мгновение возносилась над волнами, а потом со всей силы обрушивалась вниз, раскачиваясь во все стороны.

После нескольких секунд затишья он наконец решил выбраться из относительного укрытия, которое давала корма. Первичный, примитивный, инстинкт, укоренившийся в его собачьем сознании, приказывал вцепиться когтями в дерево и не шевелиться, так что пришлось сделать усилие, чтобы подавить это желание и выпустить штурвал. Живот подвело от страха, когда он начал взбираться по настилу. Лапы его скребли по дереву, пока он, как мог, цеплялся за покалеченный ют. В хаосе бури ему казалось, будто он карабкается уже целую вечность, хотя корабль едва ли достигал сорока метров в длину и семи в ширину. За бортом горизонт опять покачнулся – раз, другой, – пенная волна устремилась к борту, и едва не увлекла Эврибиада за собой. Он упрямо шел вперед, шерсть его намокла, уши жалко прижимались к черепу. Опасно близкая молния рассекла небо, а гром едва не разорвал ему барабанные перепонки.

Он сжал зубы, чтобы не разразиться смертным воем. Он единственный и сдерживался. Вокруг него и под ним, вцепившись друг в друга, члены его экипажа поднимали морды к небу в нечленораздельной мольбе. В глубине души людопсы боялись моря. Судьба забросила их на эти крошечные обрывки вулканической почвы, разбросанные по огромному водному пространству. Судьба, рок, фортуна, как бы ни называлось по-настоящему то старинное проклятие, которое они считали своим Богом, и к которому в своем безумии сейчас взывали в слезах его собратья, забыв о том, что они ренегаты. Эврибиад ощутил резкое раздражение, но тут же осадил себя – сейчас не до этого.

Добравшись до середины палубы, где они уложили главную матчу, чтобы уберечь ее от яростного ветра, он увидел их всех: свою стаю, крепких парней с жесткой коричневой или черной шерстью, с клыками, торчащими из мощной породистой пасти. Сейчас они выглядели беззащитными, как потерявшиеся в ночи щенки. Их было две сотни – гребцов, матросов, солдат, и все они последовали за ним в его безумии, жаждая, как и он сам, свободы и приключений. Теперь, без сомнения, настало время платить. Перед ним на носу, привязанные друг к другу, держались самые лучшие, самые храбрые его славные воины, его эпибаты ^[19]. Сейчас они дрожали, и зрачки у них расширились от страха. Два дня назад их бронзовые доспехи сияли на солнце, когда они шли на абордаж и грабили ленивый каботажник, на который неожиданно наткнулись в устье бухты Самоса. Два дня – вечность в обезумевшем море. Взгляд Эврибиада пересекся со взглядом его старшего помощника, его храброго Феоместора, верного заместителя, который никогда его не подводил и, несмотря на седые пряди тут и там в темной шерсти, упрямо не оставлял поста прорея ^[20] – самого опасного из всех.

Они хорошо знали друг друга и понимали то, что не выразишь словами. Неважно, что сейчас они были слишком далеко, чтобы слышать друг друга. Эврибиад понял, чего хочет попросить его помощник.

Он на ощупь нашел канат и ухватился за него, а потом закрыл глаза и поднялся во весь рост. Канат натянулся, но он был закреплен, и, пока Эврибиад будет держать его, обернув вокруг лапы, есть шанс, что его не снесет за борт. Его коренастые и когтистые задние лапы скользили по мокрой палубе. Он был людопсом среднего роста, приземистым, с массивной грудью. Его огромная лабрадорья морда придавала его облику сдержанную спокойную силу. Он выглядел существом опасным, но в то же время не склонным к жестокости. Его светлая шерсть в темно-каштановых пятнах свалялась. Однако это ни на йоту не уменьшило исходившего от него впечатления опасной силы. Он был рожден, чтобы командовать, не раз побеждал и знал: несмотря на страх, они все еще считают его своим вождем. Поднялась еще одна волна, и снова его обдало брызгами, и снова он поскользнулся и едва не упал. Веревка обжигала ладони, но на секунду ему показалось, что, может быть, собственной волей и силой мускулов он удержит неуправляемое судно, не даст ему затонуть. Ему помстилось, что, пока он остается на борту своей храброй триремы, она не перестанет бороздить волны. По крайней мере, лучше, чтобы команда так и думала. Поэтому, когда раскаты грома опять прокатились по небу и его экипаж заскулил, Эврибиад дождался, пока шум затихнет, распрямился и разразился громовым смехом. Это больше походило на тявканье, чем на хохот, но ни шум волн, ни скрип корабля, ни страх, притаившийся в каждом сердце, не могли его заглушить. В обмен на подчинение его бойцы получали защиту. Так всегда бывало в стае. Это он собственным примером должен был внушить им недостающую храбрость. Если он еще на что-то годен, смерть они встретят, как подобает людопсам.