Чародей, задрав подбородок, завороженно наблюдал за кружащими над кораблем алконостами и ответил небрежно, даже не обернувшись:
– Смуту сеять не хотел.
– Завсегда чародею нашему птицы да звери милее людей, – покачал головой Радята. – А мы вот удачи лишились.
– Вот чего-чего, а удачи мы точно не лишились, – усмехнулся Садко. – Все бы ворчать тебе.
Но на обаянника взглянул задумчиво, оценивающе. Похоже, не доверял капитану Витослав, раз утаил знания о гнезде алконоста. А коли утаил одно, кто скажет, что еще хитрый чародей на уме держит? Чем еще со старшим не делится? И неужто обаянник думал, что жажда наживы верх в душе Садко возьмет? Что знай капитан о секрете гнезда алконоста, не защитил бы птицу? Даже обидно. Надо бы поговорить с чародеем по душам, объяснить, что к чему…
Но сейчас Садко сердиться не желал – на сердце радость, ведь снова в путь можно отправляться!
– Прощай, алконост-птица! – прокричал он вверх. – Ежели больше не нужен тебе «Сокол», пойдем дальше, родная земля ждет!
В ответ раздался треск, будто ткань паруса огромного разошлась, завернулся в ракушечную спираль воздух, появилась прямо возле мачты большая круглая прореха, из которой подуло холодом. Нума вскрикнул и спрятался в «вороньем гнезде». Совсем рядом с ним в воздухе крутился зеркальный вихрь цвета перламутра, посреди которого виднелась лишь слепая чернота.
– Врата в Иномирье открылись, – пробормотал Витослав. – Дело воистину сделано. Алконост вывела птенцов, и теперь они все вместе домой возвращаются.
– В добрый путь! – Садко взмахнул рукой. – И за песню благодарю тебя! Не иначе, по доброте твоей из иного мира явилась она сюда! Сохраним!
В ответ запищали птенчики и нырнули один за другим в зеркальные врата. Раздался гром, молнии засверкали по краям прорехи, запахло грозой и свежестью… А птица-алконост, вместо того чтобы скрыться с птенцами, вдруг упала вниз и опустилась на борт рядом с Садко.
Повела крылом, и исчезли врата в Иномирье, будто и в помине их не было. Повела другим, и услышал Садко нежный и сильный женский голос:
– И тебе спасибо, капитан, за помощь твою. За то, что спас беззащитных. Вижу я, что сердце твое добротой наполнено.
– Ты говоришь? – изумился Садко. – Что же раньше молчала?
Соратники Садко недоуменно переглянулись, а алконост склонила голову к плечу, прикрыла глаза ресничками и продолжила, не разжимая губ:
– Что попусту говорить было? Теперь же время пришло. В долгу я пред тобой, Садко, и уже решила, как отблагодарить тебя.
– Милослав. – Садко обернулся к другу. – Не пойму я, что это птица говорит, а? Что за долг?
Кормчий нахмурился, с тревогой глядя на капитана.
– Садко, да тебе солнышко голову напекло, не иначе. Или сон подбирается, странное нашептывает. Молчит птица-то, ты о чем?
– Иным незачем слышать наш разговор, – в голосе алконоста послышалась усмешка. – Почто не веришь?
– Верю, верю… – Садко смешался, провел пальцами по лицу, стер капельки пота со лба. – Слышал я, что дивоптицы говорить умеют человеческим голосом, но чтоб так…
Витослав шагнул к Садко, пристально заглянул ему в глаза, цокнул языком и усмехнулся горько, будто обиженно:
– Значит, говорит с тобой алконост? Ты и впрямь ее слышишь?
Капитан лишь кивнул в ответ.
– Выходит, тебя выбрала она для беседы… Не меня… Ну, будет наука… – Чародей опустил взгляд, одернул пояс, пожевал губами, будто нужные слова подбирая. – Ты, Садко, один ее слышишь. Богатырские кони так с хозяевами разговаривают, да только алконост поумнее всякого дивоконя будет, мудростью может поделиться великой, так что слушай ее. Когда она говорит, слова прямо в голову к тебе приходят. Будто только она подумала, а ты ее мысли уже прочел.
– С чего это? Не умею я мысли читать!
– А ты тут ни при чем. Точнее, тебе для того и делать ничего не надо. Наводит она свои мысли прямо в голову тебе.
Садко перевел взгляд на птицу, терпеливо ожидавшую, пока люди закончат разговор, и почесал затылок.
– А мне тоже думать? Или…
– Говори, – прошептала птица беззвучно. – Мне нужно тебя слышать… мне приятно тебя слышать. Твой голос… он чудеса творить может. Как и мой. Помнишь, говорил тебе чародей, что песня моя черна и сильна? Может убить, может покалечить. Вот потому для остальных промолчу я, чтоб не навредить.
– Что ж ты сама от купцов не отбилась-то, коль голос твой столь грозен? – удивился Садко. – Али мы не вовремя на помощь подоспели? Если б задержались, убила бы всех?
– Вовремя вы подоспели. Еще немного, и пришлось бы мне самой погибать. Разметал бы ветер перья мои по морю, не явились бы дети мои на свет ни в этом мире, ни в том. Мы слабы, когда на гнезде сидим, яйца согреваем… Не было силы во мне для песни губительной. Только простым голосом могла кричать, смерть лютую готовясь принять. Если б не ты, Садко.
– Не только меня благодари, птица, – перебил капитан, оглядываясь по сторонам. – Всю команду благодари. И «Сокола». Все они защищали тебя и заботились. А я…
– Без тебя они не решились бы. – Птица плавно прошлась по высокому борту, вдруг протянула четырехпалую руку, спрятав когти, и провела теплыми пальцами по щеке капитана.
Садко не отшатнулся – показалось ему на миг, будто сама судьба ему улыбается.
– Мы, алконосты, всегда за добро добром платим. Потому и отправила я детей к родичам моим, а сама решила вот что: останусь с тобой и впредь помогать стану. Семь лет тебе служить буду, по году за каждое свое дитятко. Ем я немного, лишь фрукты. Жалую молоко да кисель… Не убудет с тебя. Коли примешь в команду, пригожусь тебе не единожды.
Садко оглянулся на свою разношерстную команду, а «Сокол» задрожал всем телом и заскрипел мачтой, затанцевав на мелких волнах.
– Что ж, будет нас дюжина теперь да алконост-птица, – проговорил Садко. – Принимайте, други дорогие! А тебе – добро пожаловать в команду… «Аля»! Так буду тебя величать, коли не против.
Алконост новое имя приняла, величаво кивнув. Пошли по морю белогривые волны, окреп ветер, а «Сокол» закачался, будто рвался в путь, переминаясь перед бегом. По велению капитана развернулся парус, и воодушевленный Садко вдохнул полной грудью соленый ветер.
Впереди ждали новые приключения. А уж будет ли алконост Аля подмогой или обузой… поглядим. Дружба новая проверяется дорогой и делами общими!
Будто подслушав его мысли, чудо-птица взмахнула крыльями, вспорхнула с борта, покружила, примериваясь, и осторожно опустилась Садко на плечо. Почувствовав щекой прикосновение мягких перьев, капитан улыбнулся.
Худовы вести
В большой восьмиугольной зале, что была укрыта в самом сердце Бугры-горы, подальше от жилых ярусов, царил полумрак. Прижатые к четырем стенам, замерли в темноте громадные шкафы, целиком забитые всем необходимым для колдовских опытов. На полках поблескивали кожаными переплетами сотни черных книг, застыли меж сундучков древние свитки, сложенные пирамидами, а рядом в причудливых ящиках-подставках стояли склянки с зельями. Тень почти целиком скрывала и ровные ряды сводчатых ниш, в глубине которых хранились бутыли всевозможных размеров. В них, в особых слегка светящихся растворах, плавали части тел – человеческих и не только. Зала не зря носила имя Изыскательной.