Вера и правда - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Чарская cтр.№ 21

— Тише! — быстро прервал его черноглазый красавец, указывая глазами на ехавших впереди отряда офицеров. — Перестань, ради Бога, Миша! Князь может услышать, и тогда…

— Ах, пусть слышит, — так же горячо, но уже пониженным до шёпота голосом заговорил голубоглазый юноша, — или ты думаешь, что князь не понимает всю тяжесть приносимой тобою жертвы! Нет, Джемал! Прости, но ты или странный человек, или просто… святой! Не угодно ли! После пятнадцати лет, проведённых в России, к которой ты так сильно привязался и где тебя успели полюбить и оценить по заслугам, ты, вполне сроднившийся с цивилизованным, гуманным народом, по доброй воле едешь снова в кавказские трущобы к твоим дикарям, хотя тебя вовсе туда не тянет…

— Полно, Зарубин, — снова своим гортанным, но замечательно приятным голосом произнёс черноглазый офицер, — или ты забыл, что от моего решения зависит участь, а может быть, и жизнь стольких несчастных? Ты же знаешь, при каких условиях является моё возвращение в горы: только заполучив меня домой, отец даст свободу бедным вашим пленницам, попавшимся в руки горцев! Неужели же ты, такой чуткий и отзывчивый, не понимаешь меня?..

— О! — с необычайной горячностью вырвалось из груди белокурого юноши. — Всё это я отлично понимаю, Джемал! Но… что поделаешь, если мне… мне… так тяжело терять тебя, дружище… Ведь с той минуты, когда я узнал, как ты спас жизнь моему отцу, я тебе отдал всю мою душу… И мне так не хочется отпускать тебя! И зачем, зачем ты уезжаешь только!

— А ты разве бы не поступил на моём месте точно так же? — с чуть заметной улыбкой произнёс молодой человек, обращаясь к своему другу.

Тот замялся на мгновение.

— Гм! Право, не знаю… но… но…

— Ну, вот видишь!.. Нет, это дело считай поконченным, Миша! «Фатиха»… как говорят мои любезные одноплеменники, то есть быть по сему. Было бы ужасно повергнуть в отчаяние бедного князя Чавчавадзе моим отказом ехать к отцу, когда он уже надеется завтра с зарею обнять томящихся в плену жену и малюток…

— Чёрт меня побери, если я когда-нибудь забуду тебя, товарищ! — неожиданно сорвалось с уст молодого офицера, и, чтобы не обнаружить своего волнения перед солдатами, он поскакал вперёд и почтительно, приложив руку к козырьку фуражки, произнёс, обращаясь к старшему из офицеров:

— Внизу слышится шум Мечика, мы почти у цели, господин барон.

Весь этот разговор происходил 15 лет спустя после того, как маленький сын Шамиля был отдан заложником русским. Красивый, черноглазый и черноволосый офицер-преображенец был не кто иной, как сам Джемалэддин, по окончании кадетского корпуса получивший офицерские эполеты, хотя он и продолжал считаться заложником. А его белокурый спутник был — ставший за это время уже взрослым юношею — Миша Зарубин, сын отставного капитана Зарубина, того самого капитана, которому Джемалэддин спас жизнь в первые же дни знакомства.

Отряд, в котором ехали оба молодых офицера, достиг большой нагорной плоскости и по приказу командира стал готовиться к привалу. Рота подходила за ротой. Длинная тянущаяся гуськом вереница солдатиков словно выползала из-за уступа и занимала площадку. Вскоре обширная с виду каменистая плоскость была сплошь покрыта движущимися, снующими на ней фигурами. Для офицеров разбили палатку, для себя развели костры… Бивуачная жизнь вошла в свою колею.

— Ну, а мне пора! — произнёс молодой Зарубин. — Куринское уже далеко позади, а ещё надо мне уклониться в сторону, чтобы попасть в наше укрепление. Едва ли поспею к утру. Позвольте вас поблагодарить, господин барон, что разрешили присоединиться к вам проводить товарища! — почтительно склонив голову перед начальством и вытягиваясь в струнку, заключил он.

Старшие офицеры, ласково улыбаясь, пожали руку юноше.

— Служите, хорошенько, Миша, — произнёс князь Чавчавадзе, дружески хлопнув по плечу молодого подпоручика. — Помните, что наш старый друг, а ваш отец-герой честно послужил своей родине. Следуйте его примеру во всём, чтобы он мог гордиться вами.

— Постараюсь, князь! — горячо ответил юноша. Потом он подошёл к Джемалу и тихо шепнул:

— Проводи меня немного!

Ему хотелось проститься не на глазах начальства со своим другом.

Тот послушно вышел за ним из палатки.

Несколько человек казаков стояли неподалёку с осёдланными наготове лошадьми.

Это была охрана молодого Зарубина, без которой немыслимо было пускаться в горы.

Между ними, подле коня, навьюченного тюками, стояла высокая сутуловатая фигура старика-солдата с добрым, морщинистым лицом.

— Прощай, Потапыч! — произнёс своим гортанным голосом красавец Джемал, обращаясь к нему. — Не поминай лихом!

— Счастливо оставаться, ваше благородие! — сердечно отозвался тот. — Дай вам Бог, потому как я… По-божески скажу вам: больно мне вас жаль, ваше благородие… Обусурманитесь вы опять там в горах… А я… я вас век не забуду… Потому вот вы моего барина от Гасанкиной шашки выручили… Век за вас Бога молить стану!

Голос старика дрогнул и оборвался. Растроганный Джемал ласково обнял его.

— Ах вы русские! Души у вас драгоценные! — тихо прошептал он и, внезапно нахмурясь, чтобы скрыть охватившее его волнение, сказал:

— Ну, Михаил, прощай!

Друзья обнялись.

— Слушай, Миша, — после минутного молчания, когда они отошли в сторону от конвоя и дядьки, снова произнёс молодой офицер, — тебя я никогда не забуду… Ты так и знай: и тебя и твоих всегда, всегда буду помнить, клянусь тебе! До смерти буду помнить вас за то счастье, которое я нашёл в вашей семье. Помни, Зарубин, у тебя будет испытанный, преданный друг в горах… И если надо будет пожертвовать жизнью за тебя, не замедля исполню это!

— Спасибо, Джемал! — мог только произнести растроганным до глубины души голосом Миша. — Истинно говорю тебе: такого, как ты, сердечного, доброго, любящего ближних, я ещё не встречал, и подумать только — ты не христианин! — вырвалось у него пылко, помимо воли.

Если бы сумерки не сгустились так плотно, Зарубин мог бы увидеть яркий румянец, внезапно и густо окрасивший бледные щёки его друга. Мог бы заметить и то резкое движение, каким молодой татарин поднёс руку к груди.

— По условию отца, указанному русским, я не смею нарушить требований Корана, — тихо произнёс он, — не смею стать христианином, но… будь уверен и ты и сестра твоя, что я всей душой стремлюсь к вашей вере и от всего сердца ищу соединения с Иисусом Распятым. Отнеси это с моим прощальным приветом ей, когда ты снова её увидишь! — глухим, глубоко потрясённым голосом заключил молодой горец.

Миша бросился в объятия своего друга.

Потом он быстро вскочил на лошадь, подведённую ему одним из конвойных, ещё раз обернулся к товарищу и, дрожащим голосом крикнув: «Храни тебя Бог, Джемал!» — скрылся со своим крошечным отрядом в наступающих сумерках ночи.

опот коней давно уже стих в отдалении, а Джемалэддин всё ещё стоял на прежнем месте и ярко горящими глазами впивался в темноту ночи… С бивуака доносились к нему солдатские возгласы, говор, смех… Там и сям вспыхивало пламя костров, разбросанных по площадке. Где-то запищала гармоника, этот неизменный спутник каждой роты в походе. Но вот постепенно потухали огни костров, один за другим… Последние головни догорали… Солдатики, разложив на землю шинели, разлеглись на своих импровизированных постелях. Голоса офицеров тоже затихали в палатке, а Джемал всё стоял и думал, прижавшись к холодной стене утёса и далёкий мыслью о сне. Целый рой быстрых грёз розовой вереницей поднялся в разгорячённом мозгу молодого офицера. Погружаясь в их сладкий, дурманящий голову туман, он забыл и весь мир, и печальную действительность, ожидающую его завтра…