История казни - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Мирнев cтр.№ 11

После обеда красные отряды наконец зашевелились, выставили впереди себя тех самых двух казачков-разведчиков, изувеченных мордобоем и пытками, развернули знамёна и, видать, подвыпившие, под гром оркестра и похабно ругаясь, двинулись на станицу.

— Эй, Похитайло, белая сволочь! Кишки намотаем на штык, выходи! — кричал зычный голос из первой цепи красных, выставивших частокол штыков перед собою. У первого каменного дома они постояли с полчаса, вопя про «белую сволочь, которая не даёт жить простым казакам», и, выставив перед собой пулемёт, а перед ним двух пленных, а затем и снова двинулись под музыку вперёд, браво и с лихостью необыкновенной.

У Похитайло от бешенства лицо покрылось пятнами, руки дрожали. Он готов был в одиночку ринуться навстречу красным, поносящими его самыми позорными словами: «Подгузник у него всегда мокрый, мочится прямо в штаны, а жрёт как боров ненасытный! Лижет руки империалистам, обманывает казаков, обворовывает, дерёт их как Сидорову козу». Когда красные миновали первый дом, не подавший никаких признаков жизни, они было совсем развеселились, предполагая лёгкую победу и предвкушая добраться до бань казаков, где обычно варилась горилка, неожиданно из-за каменного забора дома ударил пулемёт. Это раненый казак-пулемётчик Петрушко с невиданной точностью проредил цепи заметавшихся красных. Они кинулись бежать вдоль станицы, но тут заработал ещё один пулемёт, установленный на бричку, на которой сидели Михаил и Дарья, — князь разрешил детям участвовать в прорыве, вяло полагая, что дочь и сын сумеют прорваться к своим. Сам он уже потерял надежду выбраться из каменной ловушки. Когда оставшиеся в живых красные побежали обратно, из-за дома выскочили конные казаки, а за ними — четверо офицеров на рысаках. Они выстроились в маленькое каре и махом, выхватив по приказу полковника Корсакова шашки, пошли на отступающих. Впереди мчался на низкорослой лошадке Похитайло, суча ногами, гикая и страшно визжа, желая немедленно посчитаться с красными за все оскорбления, которые они ему нанесли. Припав к гривам лошадей, казаки, врубившись в цепи с налёту, опрокинули пулемётную повозку, смяли красноармейцев, бросившихся в панике беспорядочно бежать в разные стороны; но их настигал подъесаул, подсекающим ударом сносил с убегающего голову и мчался дальше. Полковник Корсаков, хотя и немало порубил макетов во время учебных занятий, тем не менее понял, что шашкой не владеет и, выхватив наган, прицельным огнём поражал врагов. Поручик Бестужев оглоушил одного, второго, третьего красноармейца; чувствуя, что при ударе шашка поворачивается плашмя, тоже выхватил свой браунинг; капитан Алексеев владел столь искусно шашкой, что на его счету появилось вскоре пять зарубленных. Миновав дома, казаки вместе с офицерами, снова выстроившись в каре, расстроенное слегка во время преследования красноармейцев, смежив ряды, вслед за страшно матерившимся подъесаулом Похитайло ринулись по дороге в горы. Но то, что увидел опытный полковник Корсаков, его ужаснуло. Дорога была запружена орудиями, повозками, красноармейцами. По ним ударил пулемёт. Казаки сыпанули на своих лошадках в стороны, рассеявшись обочь дороги. Корсаков понял, что попал в ловушку, чего больше всего боялся. Поворачивать было поздно, рысаки несли всадников прямо на убийственный огонь. Под капитаном Алексеевым убило лошадь, и тут же пали сражённые наповал полковник Корсаков и поручик Бестужев. К пулемёту прорвался лишь один Шадрин и, вертясь на рысаке, пытался достать пулемётчика шашкой, затем выхватил наган и сразил его, но тут же упал сам, убитый хоронящимся за повозкой красноармейцем.

Подъесаул Похитайло видел, как погибли офицеры. Он видел и то, как повозку с их пулемётом окружили красные и взяли в плен поручика Орлова со сломанной рукой, молодого князя Михаила и девушку, и то, как потом Михаил сумел отбиться и сбежать в горы. Похитайло и его шестнадцать казаков уже неслись по склону пологих гор, прячась среди росших кустов и вскоре были далеко от красных чертей.

Бой утих. Дарью привели в станицу; на неё поглядывали красноармейцы с похотливым, живым, заинтересованным вниманием. В длинном чёрном пальто, с обнажённой головой и растрёпанными длинными волосами, в мягких сапожках, она со связанными руками шла за повозкой и плакала, полагая, что брат Михаил убит. На её глазах произошла трагедия, когда все офицеры один за другим пали в бою. Михаил стрелял из карабина, но она воспользоваться браунингом не смогла, словно окаменев от жестокой картины. Она тоже поняла, что их попытка пробиться — верная смерть, когда увидела дорогу, запруженную солдатами, пушками, повозками, походными кухнями. Вскоре её привели в каменный дом подъесаула и заперли в одной из комнат. Значит, подумала Дарья, мать и отец, если не спрятались, находятся в другом доме. Руки ей не развязали, и она, присев на табурет у окна, заплакала ещё горше.

Всё вышло хуже некуда. Брат, если не погиб, то, может быть, лежит где-нибудь с проломленной головой, и оказать ему помощь некому. Она вспомнила, как в Институте благородных девиц, в большом мраморном зале, когда началась война с Германией, их учили перевязывать раненых. Разве тогда она могла подумать, что ей придётся сидеть со связанными руками в этой гнусной комнате, думать о брате, родных, обо всех, кого она любит? Разве о такой войне говорили тогда? И вот теперь она попала к невежественным и грубым солдатам. Ей даже руки не развязали. Бечёвка, которой их скрутили за спиной, врезалась в кожу, доставляя боль и неприятные ощущения. Ей особенно был противен горящий взгляд человека в кожанке, видать, командира или комиссара, который приказал двум солдатам: «Отведите в дом и хорошенько проследите, чтоб не убегла». Она не знала, что и делать, понимая весь ужас своего положения. Она плакала и плакала, пока не вошёл тот самый, противный ей, в кожаной куртке, с горящими воспалёнными глазами, с большими грязными руками. Он осмотрел комнату, как бы не замечая её, сидевшую в углу на табурете. Ей стало жутко. Что он мог сделать с ней?

— Чья ты девка? — спросил он грубым голосом, присаживаясь перед ней на корточки и стараясь смотреть девушке в глаза. В прищуре его, во взгляде зелёных глаз, сочащихся густым влажным блеском, просматривалось что-то нестерпимо мерзкое. Она его возненавидела сразу — за наглый взгляд, за большие руки, толстые пальцы, коротышками торчавшими из огромной ладони, высокий рост и, видать, немалую силу, заключённую в его жилистом отвратительно пахнущем теле. От него несло табаком и водкой, нестиранным бельём, что особенно неприятно резануло её по ноздрям.

Она молчала и решила не отвечать; лицо горело болезненным румянцем, распустившиеся волосы обрамляли нежным овалом красивое лицо. А она ему очень нравилась.

— Набралась испуга, молчишь? — спросил он и привстал. — Ну-ну, давай. А как с казаками оказалась? Белячка?

— Я не буду говорить, пока вы мне не развяжете руки, — с презрением произнесла она, испытывая к нему отвращение. — Связали руки, бросили сюда, как скотину. Это у вас мораль такая?

Он усмехнулся и сам развязал руки, и Дарья свободно вздохнула.

— Так чья ты девка? — повторил он, рассматривая бечёвку и припоминая, как грубо девушку толкнули на повозку, как красноармеец придавил её, собираясь связать пленнице руки, но соскочивший с повозки мужчина в студенческой шинели выстрелил тому в голову и бросился бежать. Девушка спрыгнула следом и убежала бы, если бы не расторопный Гусев, настигший её в кустах. И кто знает, что сделал бы тот верзила, если бы не вмешался он.