Вот почему мне так больно сейчас думать, что в том, что написал папа, есть хоть капля правды. И не только о том, что в Бейнберри Холл водятся привидения.
Обо всем.
Там небезопасно. Особенно для тебя.
— А папа говорил о призраках? — спрашиваю я.
— Конечно, — говорит Марта. — К тому времени история вашей семьи была повсюду.
— Так вы говорили после того, как мы уехали из Бейнберри Холл?
— Это было где-то спустя две недели, — отвечает Марта. — Я запомнила, потому что люди только об этом и говорили, когда приходили в пекарню. Они боялись, что я слишком расстроюсь из-за того, что по всем новостям говорили только о Бейнберри Холл.
— А ты расстроилась?
— Поначалу, — призналась она. — Но меня также интересовало, что там случилось с вашей семьей.
— Почему?
— Потому что я бы не удивилась, если бы узнала, что тут обитают призраки, — Марта сходит с крыльца, чтобы посмотреть на фасад Бейнберри Холл. В ее линзах отражается дом, скрывая испуганное любопытство, которое, я уверена, есть в ее глазах. — Я не верю в призраков. Но этот дом — и то, что здесь произошло — что ж, он мог бы изменить мое мнение.
Я остаюсь на крыльце, наблюдая, как она наблюдает за Бейнберри Холлом. То, что мне нужно спросить дальше — это момент «все или ничего». Это может заставить Марту Карвер думать, что я точно такая же, как мой папа.
Жестокая.
— Ты когда-нибудь задумывалась — хоть на секунду — что мой папа был прав? — говорю я. — Обо всех тех вещах, которые он описывал в Книге. А что, если твой муж не убивал дочь?
Я жду, что Марта разозлится. Но оказывается все наоборот. Вернувшись на крыльцо, она крепко меня обнимает.
— О, Мэгги, я знаю, через что ты сейчас проходишь. Я тоже проходила. Хотела верить во что угодно, кроме того, что прямо перед тобой. Месяцами — даже годами — я лелеяла зерно этой надежды, что Кертис этого не делал. Что он не мог быть таким монстром. Но он был, Мэгги.
— Почему ты так уверена?
— Он оставил записку, — говорит Марта. — Об этом не упоминалось в официальном полицейском отчете, поэтому об этом не сказано ни в одной статье. У Кертиса была депрессия, о которой тогда говорили не так много, как сейчас. Болезнь Кэти все только ухудшила. Он написал, что больше не может этого выносить. Что все, чего он хочет — положить конец страданиям, которые они с Кэти испытывают. Полиция подтвердила, что это был его почерк, а экспертиза подтвердила, что он убил и Кэти, и себя.
Она замолкает, будто от этих слов из ее легких исчез весь воздух. По крайней мере так было со мной. Я не могла дышать.
— Трудно смириться с тем, что кто-то, кого ты любил, был способен на такую жестокость, — наконец говорит она.
Я пока к этому не готова. Как я могу, если многое из того, что случилось той ночью, остается неизвестным? Но Марта уже приняла решение, судя по ее словам:
— Я всегда удивлялась, почему твой отец написал эту книгу. Меня всегда беспокоило, почему кто-то изо всех сил хочет распространить такую ложь. И только когда я услышала, что ты нашла девочку Дитмер в Бейнберри Холл, все обрело смысл. Это был его способ оправдать это.
— Оправдать что?
— Ее убийство, — говорит Марта. — Оправдывая моего мужа на страницах книги, твой отец пытался оправдать и самого себя. Просто до недавнего времени никто из нас не знал, что он совершил преступление.
Я не могу винить ее за то, что она так думает. Оглядываясь назад, можно сказать, что большая часть Книги похожа на тайную исповедь. Отец дошел до того, что указал на то место в полу, где было спрятано тело Петры, как будто бросая кому-то вызов туда заглянуть.
— Я тебя ни в чем не виню, Мэгги, — говорит Марта. — За то, что говорил твой отец. И за то, что он написал. Я даже могу понять, почему ты это делаешь на разных сайтах.
Кажется, уже в двадцатый раз за время нашего разговора я смотрю на Марту в полном недоумении.
— Что? На каких сайтах?
— Ты продавала вещи онлайн. Из Бейнберри Холл. Подлинные реликвии Бейнберри Холл. Так ты их назвала.
— Но я этого не делала.
— Кто-то делал, — говорит Марта. — Об этом мне сообщило несколько людей, включая моего адвоката. Он посоветовал мне отсудить у тебя часть прибыли за то, что ты эксплуатируешь мою трагедию.
Я вытаскиваю телефон из кармана и открываю браузер. Три поисковых слова спустя — реликвии Бейнберри Холл — приводят меня на сайт, где перечислены по меньшей мере десяток предметов из места, которое продавец называет «Самым посещаемым домом Америки». Я пробегаюсь по предложенным товарам и вижу авторучку, несколько тарелок, пару подсвечников и, самое последнее дополнение, серебряный нож для писем.
Я нажимаю на изображение, чтобы увеличить его, обращая пристальное внимание на ручку. Только когда я вижу две знакомые буквы, выгравированные на серебре — У.Г. — я понимаю, что продавец не лжет. Это тот самый нож для писем, который пропал из Бейнберри Холл.
И я точно знаю, кто его взял.
— Прости, — говорю я Марте. — Мне нужно идти.
— Я сказала что-то не то?
— Вовсе нет. На самом деле ты очень мне помогла.
Когда я провожаю ее до машины, на лице Марты появляется озадаченное выражение. Я благодарю ее за пирог и говорю, что объясню все позже. Потому что прямо сейчас мне нужно поговорить с призраком.
Или, если быть точной, с упырем.
12 июля
День 17
Я не стал рассказывать Джесс ни о колокольчиках, ни о разговоре с Мартой Карвер, ни о своем страхе, что в Бейнберри Холл назревает что-то ужасное. Я знал, что она не захочет этого слышать. Она решила, что все происходящее там было если не нормальным, то по крайней мере безобидным. Отрицание было мощной силой, и Джесс полностью попала в ее тиски.
Как только Джесс ушла на работу, мы с Мэгги отправились в коттедж Эльзы Дитмер, чтобы снова уговорить Петру побыть нянькой. Но вместо Петры дверь открыла сама Эльза. Мы не разговаривали со дня ночевки, и я заметил следы гнева на ее напряженном лице.
— Вам что-то нужно, мистер Холт? — спросила она, смотря не на меня, а на мою дочь.
Я объяснил, что мне нужно поработать в кабинете, и спросил, не может ли Петра приглядеть за Мэгги пару часов.
— Петра наказана, — сказала Эльза, не поясняя почему. Но было понятно, как ее наказали. Голос Петры, доносившийся откуда-то из дома, летел через открытую дверь.
— Господи, сжалься надо мной, — услышал я ее тихое бормотание. — Не гляди на грехи мои, а забери вину мою.
Эльза притворилась, что не слышит. Вместо этого она наконец встретила мой взгляд и сказала: