Еще один сюжет первого тома — поведение Сталина в событиях 1917 г. Здесь наибольший интерес, по мнению Троцкого, представлял Сталин периода между его приездом в Петроград 12 марта и возвращением Ленина 3 апреля. Использовав свое положение членов ЦК, Каменев и Сталин отстранили временную редакцию «Правды», которую сочли «левой», и стали проводить курс условной поддержки Временного правительства, одобрительно встреченный меньшевиками, возглавлявшими тогда Петроградский Совет, но подвергнутый сокрушительной критике Лениным еще в Швейцарии и особенно после его возвращения в Петроград. Имея в виду, что Ленин в это время фактически перешел в главных стратегических вопросах на позицию перманентной революции Троцкого, ретроспективное торжество автора биографии и его презрительное отношение к Сталину были очевидны. Рассматривая протоколы мартовского совещания большевиков и выступления Сталина на этом совещании, Троцкий не жалел красноречия и негативных эпитетов. Сталин выступал здесь как «плебейский демократ» и «ограниченный провинциал, которого условия эпохи заставили принять марксистскую окраску».
Недолгое пребывание на первых ролях в начале революции не снискало Сталину лавров. В следующие месяцы он был отодвинут даже не на второй, а на третий план и переживал период «острого недомогания». Более сильные личности оттеснили его отовсюду. В то же время память о марте и апреле жгла его самолюбие. «Насилуя себя, он медленно перестраивает свою мысль, но добивается в конце концов лишь половинчатых результатов», — пишет Троцкий.
Такие оценки, разумеется, не в полной мере отражали реальное положение Сталина в большевистском руководстве. Троцкий был прав в оценке личности своего персонажа по существу. Но он лишь мельком упоминал, что на VI съезде большевиков Сталин выступал с двумя основными докладами. Автор вполне достоверно и убедительно показал, что на протяжении следующих трех месяцев, вплоть до Октябрьского переворота, Сталин, несмотря на членство в ЦК, опять оказался на политических задворках, был всего лишь «ответственным чиновником при газете» «Правда». Именно в 1917 г. Коба в значительной степени освободился «от провинциализма, если не в привычках и нравах, то в масштабах политического мышления… Он стал признанным членом штаба партии, которую массы несли к власти. Он перестал быть Кобой, став окончательно Сталиным». Этими итоговыми и в то же время вводными к дальнейшему изложению словами завершался первый том.
Весь анализ послеоктябрьского развития Сталина — это стремление показать, как властью в Советской России постепенно овладевала чиновничья номенклатура, все более превращавшаяся в правивший слой. Во втором томе обращают на себя внимание обширные экскурсы в дооктябрьский период. Троцкий пытается объяснить это «оптико-психологическим феноменом» — человек «начинает отбрасывать от себя тень в свое собственное прошлое». Вряд ли в такой в целом верной констатации можно найти серьезное обоснование для возврата к сюжетам, уже подробно освещенным в первом томе. Троцкий слишком торопился с подготовкой первого тома и отправкой его переводчику, а теперь обнаруживал важные, по его мнению, пробелы, которые стремился восполнить.
Материалы второго тома имеют значительно больший мемуарный компонент, нежели первого, где личные воспоминания и впечатления незначительны хотя бы в силу того, что автор и его герой не были лично знакомы до поздней весны 1917 г. Социал-демократический авторитет Троцкий не обращал внимания на V партийном съезде на мелкого кавказского «комитетчика». В томе, посвященном послеоктябрьскому периоду, конфликт между Троцким и Сталиным является одной из главных тем уже в силу того, что внутренняя борьба в партийно-государственной верхушке с 1923 по 1927 г. велась в значительной степени именно между двумя лидерами или вокруг них. По этой причине мемуарные свидетельства, основанные на устных сообщениях Троцкому другими лицами, оформленные в виде цитат, являются крайне ненадежным источником для доказательства тех или иных положений. Можно было бы сказать, что память — весьма тонкая нить, смотанная в клубок, из которого порой вырываются те или иные кусочки.
В качестве примера можно привести свидетельства, касающиеся мнения Ленина о Сталине. В одном месте Троцкий пишет, что Ленин ценил Сталина за «способность нажимать», то есть добиваться выполнения поставленной задачи силой. В другом — Троцкий вспоминает, что Ленин будто бы говорил ему 5 марта 1923 г.: «Сталин заключит гнилой компромисс, а потом обманет». Какого же мнения Ленин придерживался на самом деле? Скорее всего, действительно, и того и другого, но в разное время и при разных обстоятельствах. Троцкий же вообще не указывает на противоречия в позиции Ленина и не обращает внимания на то, что второе суждение было высказано в то время, когда взаимоотношения между Лениным и Сталиным испортились до предела и Сталин стал играть роль «надсмотрщика», тюремного надзирателя, над больным Лениным.
Большое внимание в томе уделено периоду Гражданской войны. Троцкий вначале разделил этот период на две главы, рубежом между которым была весна 1919 г., в частности первое наступление генерала Н.Н. Юденича на Петроград. Именно так построено изложение в американском издании, подготовленном Маламутом
[865]. Позже автор решил изменить структуру изложения, сочтя логичнее сконцентрировать рассказ о Сталине в период Гражданской войны в одной главе. Имея в виду, что Троцкий был в то время наркомом по военным и морским делам, что именно на протяжении всех трех лет Гражданской войны развивался серьезный конфликт между ним и Сталиным, из которого в значительной степени выросли дальнейшие взаимные столкновения, в этой главе большой удельный вес занимают личные воспоминания, подкрепленные, где это возможно, упоминанием документов, их цитированием и даже иногда полным текстом вплоть до номеров писем или приказов.
Глава имела большое значение для изучения действительной роли Сталина в Гражданской войне потому, что именно этот период был в наибольшей степени искажен в сталинской историографии (если вообще уместно вести речь о большей или меньшей лжи). Фальсификация осуществлялась и через историографию, и средствами художественной литературы и искусства (вспомним хотя бы лживую повесть советского писателя графа Алексея Толстого «Хлеб», известную также под названием «Оборона Царицына», главным политическим героем которой был Сталин). Троцкий, в отличие от Толстого, прилагал все силы, чтобы по возможности объективно осветить путь Сталина в Гражданской войне. Разумеется, полностью отказаться от субъективизма он не мог. Местами автор сгущал краски, например относя Сталина к категории «великих князей» во время войны, которым позволительно было нарушать законы, порядок и декреты. Однако больший беспорядок, нежели царивший в стране в те годы, придумать было трудно. В этом плане Сталин (как и Ленин с Троцким) мало на что влияли.
Весьма удачно в томе отмечалось «разделение исторических функций» как важный инструмент фальсификации, характерный для советских историков, описывавших Гражданскую войну. Состояло это разделение в том, что победы целиком и полностью приписывались Сталину, а поражения — Троцкому. Те, кто хотя бы мельком познакомился с советской историографией Гражданской войны и прежде всего с главным официальным многотомным трудом, выпушенным в СССР
[866], в полной мере убедились в справедливости вывода, сделанного Троцким. В качестве иллюстраций автор биографии подробно останавливается на нескольких моментах драматического периода. Это прежде всего «царицынский эпизод». Троцкий показывает, что на этом второстепенном для хода Гражданской войны участке Сталин всячески поощрял, по существу дела вдохновлял, самоуправство и местничество, недоверие к военным специалистам и расправы с ними, что привело к многократным столкновениям с наркомвоенмором. В результате Сталин, прибывший в Царицын в начале лета 1918 г. с ограниченными полномочиями по организации доставки продовольствия в центральную часть России, но пытавшийся некомпетентно вмешиваться в чисто военные дела и местное административное руководство, был по настоянию Троцкого отозван оттуда во второй половине октября распоряжением за подписью Ленина.