Лев Троцкий. Оппозиционер. 1923-1929 - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Фельштинский, Георгий Чернявский cтр.№ 91

На совещании И. Н. Смирнов предлагал прекратить фракционную работу, считая ее в условиях подполья невозможной. Он предложил сохранить небольшую группу численностью примерно 300 человек, которая была бы хорошо законспирирована и гарантирована от провала. Между участниками группы следовало, по его мнению, сохранить только индивидуальную связь. Троцкий, соглашаясь с целесообразностью прекращения массовой фракционной деятельности, заявил, однако, что И. Н. Смирнов слишком пессимистично рисует перспективы сохранения кадров. «Выступления собравшихся в общем сводились к необходимости сохранения организационного кадра, способного развернуть работу в нужный момент» ^[685].

Во время съезда с Троцким встречались также Зиновьев и Каменев и заверяли его в необходимости «капитулировать». Зиновьев напомнил Троцкому, как Ленин в «завещании» предупреждал, что конфликт Сталина и Троцкого грозит расколом партии. «Подумайте, какую ответственность Вы на себя берете!» — восклицал Зиновьев. «Но правильна или нет наша платформа?» — последовал вопрос Троцкого. «Сейчас более, чем когда-либо», — ответил Зиновьев. «Но, если так, сама ожесточенность борьбы аппарата против нас свидетельствует, что это — не временные расхождения, а социальные противоречия. Ленин также писал в своем завещании, что если расхождение взглядов внутри партии совпадет с классовыми различиями, ничего не спасет нас от рас кола» ^[686].

Конечно, Троцкий вольно трактовал не слишком конкретные и четкие документы Ленина того времени. Ничего подобного в документах из серии «завещания» сказано не было. Ссылка на слова Ленина, пусть никогда не продиктованные, важна была Троцкому для оправдания своей становившейся все более непримиримой (по отношению к Сталину) позиции. Теперь уже Троцкий готов был идти на раскол. Однако он все еще не был готов на создание второй партии. Зиновьев же, надеявшийся на восстановление в партии в обмен на «капитуляцию», предлагал Троцкому заключить с партией мир, хотя был «Брестский», любой ценой. Троцкий считал, что подобный мир имел бы своим результатом политическую демобилизацию «масс», все еще шедших за оппозицией ^[687].

С отчетным докладом на съезде выступил встреченный горячими аплодисментами генеральный секретарь партии Сталин. Слово в прениях первому было предоставлено генеральному секретарю ЦК КП(б) Украины Кагановичу. Он посвятил целый раздел речи «раскольнической работе оппозиции», в частности на Украине, где служил секретарем ЦК. Особое негодование оратора вызвало поведение Раковского, который, приехав в Харьков накануне, явился 5 ноября без приглашения на торжественное собрание, посвященное 10-летию революции, и обратился к иностранным делегациям с призывами о поддержке оппозиции ^[688].

Деятели оппозиции были поставлены на съезде в такое положение, что не имели возможности подготовиться к полемике по докладу Сталина, не могли даже толком его прослушать: сильный акцент и плохая дикция Сталина в сочетании с неблагоприятными акустическими особенностями помещения привели к тому, что значительную часть отчетного доклада на слух просто невозможно было воспринимать. По этой причине Раковский, Муралов, Смилга, Каменев, Евдокимов и Бакаев обратились в президиум съезда с письменной просьбой о предоставлении им стенограммы доклада. Они просили также отсрочить их выступления до передачи им стенограммы. Однако требование оппозиции было отвергнуто. Стенограмма выдана им не была. Выступивший с сообщением по этому вопросу Рыков ехидно заметил: «Я им сообщил, что хотя они и получили совещательный голос, но никакого привилегированного дворянского положения в составе съезда нашего не имеют». Эти слова были встречены возгласами одобрения ^[689].

3 декабря большая группа оппозиционеров (121 человек, включая Троцкого) представила съезду заявление, разъяснявшее их позицию и ставившее целью, как они полагали, консолидировать партию ^[690]. Заявление касалось трех главных моментов. Во-первых, в нем подчеркивалось отсутствие программных разногласий с партией: «Указывая на существование и рост термидорианских опасностей в стране и на недостаточный отпор им, мы никогда не считали и не считаем, что наша партия или ее ЦК стали термидорианскими». Во-вторых, говорилось, что партии нечего скрывать от беспартийной массы: «Осведомление беспартийных о внутрипартийных делах должно вестись с объективным изложением существующих в партии точек зрения, как было при Ленине» (при Ленине в марте 1918 г. даже делегатам большевистского съезда не выдали для ознакомления текст Брестского договора, так что ссылка на Ленина была не более чем общепринятая, банальная спекуляция на созданном партией культе личности Ильича). Наконец, подписавшие заявляли, что, не отказываясь от своих взглядов, в целях единства партии прекращают фракционную борьбу, категорически отвергают путь второй партии, настаивают на возвращении в партию исключенных и освобождении арестованных за оппозиционную деятельность. Иными словами, оппозицией был предпринят новый тактический ход, преследовавший двойную цель: восстановить в партии исключенных и предотвратить дальнейшее исключение из ВКП(б) основной массы оппозиционеров в обмен на обязательство распустить фракцию.

Заявление оппозиции не впечатлило Сталина. Обещание распустить фракции не раз делалось и вряд ли было выполнимо, так как сохранение взглядов означало их пропаганду, а именно это и рассматривалось сталинским руководством как основное проявление фракционности. Реальной предпосылкой для роспуска фракции могли бы быть заверения в отказе от своих взглядов. Но звучало это несколько дико, и в искренность такого стремительного идеологического перерождения вряд ли кто-то мог поверить. На съезде была образована неофициальная и по существу негласная комиссия по делам оппозиции, которая вступила в переговоры с лидерами оппозиционеров. Комиссия заявила, что представленное съезду заявление оппозиции совершенно недостаточно и что необходимо другое заявление, о «капитуляции» ^[691].

На съезде удалось выступить лишь нескольким оппозиционерам. Самой важной и яркой речью был доклад 5 декабря близкого друга Троцкого и известного в партии коммуниста Раковского ^[692], воспринятый поддерживающей Сталина аудиторией как прямой вызов. Можно предполагать, что основные тезисы доклада Раковского были предварительно согласованы с Троцким. И это было еще одной причиной, по которой речь Раковского с одинаковым вниманием слушали и союзники, и противники, хотя выступавший успел остановиться только на вопросах международного положения СССР. Начал он с повторения известного заявления оппозиции на июльско-августовском пленуме ЦК и ЦКК о том, что перед лицом внешнего врага ее деятели будут безусловно и безоговорочно защищать СССР под руководством существующих органов партии и Коминтерна. Но, отмечая, что область международных отношений требует максимального единства партии, а внешний враг — самый опасный враг партии и пролетарской диктатуры, Раковский указал на необходимость честно анализировать недосмотры, промахи и ошибки руководства во всех областях, в том числе во внешней политике. ЦК же недооценивает политику международной буржуазии, направленную на международную изоляцию СССР; в докладе Сталина проявлен неоправданный оптимизм, основанный на некотором росте симпатий мирового пролетариата к СССР, не подкрепляемый, однако, революционными выступлениями: «Тот факт, что пролетариат Англии никак не реагировал на разрыв дипломатических сношений с СССР, происшедший по инициативе английского правительства, должен нас предостеречь от выводов о слишком значительном революционизировании европейских масс», — предупреждал Раковский.