20 января Волынский снова явился в дом Троцкого в сопровождении большой группы вооруженных агентов ОГПУ в форме и в штатском. Они заняли все входы и выходы, как будто ссыльный, его сын и жена могли совершить побег. Троцкому была предъявлена следующая выписка из протокола заседания коллегии ОГПУ, датированная 18 января:
«Слушали: Дело гражданина Троцкого Льва Давидовича по ст[атье] 58/10 Уголовного кодекса по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооруженной борьбы против советской власти.
Постановили: Гражданина Троцкого Льва Давидовича — выслать из пределов СССР».
Выписка была заверена подписью начальника Алма-Атинского окружного отдела ОГПУ и его печатью
[945]. От Троцкого потребовали расписки в получении постановления, и он написал: «Преступное по существу и беззаконное по форме постановление ГПУ мне объявлено 20 января 1929 г.». На естественное требование сообщить, куда и каким образом его собираются выслать, Троцкий получил уклончивый ответ в том смысле, что об этом ему будет сообщено «в пределах европейской части СССР», куда для встречи с ним выедет другой представитель ОГПУ
[946].
Весь следующий день Троцкие спешно собирали вещи, главным образом рукописи и книги. В багаж упаковывались только самые необходимые личные вещи, одежда, предметы обихода. Почти все крайне скромное домашнее имущество, приобретенное в Алма-Ате, было передано под расписку представителям ОГПУ. В описи значились два шкафа, шесть стульев, один диван, три кровати, одна полка для книг, один самовар, пять чайных чашек, шесть блюдец, один бак для воды, пять ведер, два железных таза, один утюг, одна мясорубка, писчая и копировальная бумага. Особо сожалел Троцкий о том, что пришлось сдать охотничьи и рыболовные принадлежности — охотничье ружье, одну рыболовную сеть, комплект удочек, патроны, порох, охотничью сумку и сапоги, машинки для набивания патронов, сумки с порохом. Сданы были и две охотничьи короткошерстые легавые собаки — пойнтеры (Мая и Форд) вместе с их документами
[947].
Что касается книг, то с собой было взято минимальное их количество. Остальная литература была сдана представителям властей. Описаны были около 660 книг и журналов, в том числе девять книг Ленина, одна книга Маркса и Энгельса, 84 книги мемуарно-критического и беллетристического содержания, 22 книги по военному делу, 35 книг по российской истории, 10 томов стенограмм партийных съездов, справочная литература и т. д. С фамилией автора и названием произведения была указана только одна книга: «История Французской революции» Альбера Матьеза. Сданы были и многочисленные журнальные комплекты
[948].
Основное внимание Троцкие обращали на материалы личного архива. А к этому времени в личном архиве Троцкого накопилась документация огромной исторической важности: документы его деятельности до 1917 г., в том числе протоколы Августовской конференции 1912 г. и переписка с видными социал-демократами разных стран, переписка с Лениным и другими большевистскими партийными деятелями, в том числе со ссыльными оппозиционерами, приказы и распоряжения председателя Реввоенсовета Республики, многочисленные донесения, поступавшие на его имя, стенограммы докладов и выступлений Троцкого на партийных съездах, конференциях, всевозможных собраниях и митингах и самый разнообразный другой первичный исторический материал. Правда, ленинскими документами Троцкий теперь обладал только в копиях. Еще перед ссылкой он передал в Институт Ленина при ЦК ВКП(б) все письма, телеграммы и записки Ленина, получив обязательство института изготовить и переправить Троцкому фотокопии всех документов. Однако получил он только часть копий, к тому же невысокого качества. В письме, адресованном дирекции института и отправленном с дороги во время высылки (31 января 1929 г.), Троцкий выражал тщетную надежду, что институт «выполнит незамедлительно свое обязательство»
[949]. (Институт, формально находившийся в подчинении ЦК, своих обязательств перед высланным Троцким, разумеется, не выполнил.)
Не имея инструкций по поводу личной документации Троцкого, сотрудники ОГПУ не препятствовали ему собирать свой архив. С их стороны, признавал Троцкий, «не было и тени враждебности»
[950]. Впрочем, Троцкий сомневался в том, что ему удастся вывезти архив за рубеж, но на всякий случай при помощи жены и сына прилагал максимум усилий, чтобы не потерялась ни одна ценная бумага. Сундуки с документами составили основную часть багажа.
На рассвете 22 января Троцкий, его супруга и сын Лев были усажены в конвоируемый автобус, который отправился по накатанной снежной дороге по направлению к Курдайскому перевалу. Через сам перевал удалось проехать с огромным трудом. Бушевали снежные заносы, мощный трактор, который взял автобус и несколько попутных автомобилей на буксир, сам застрял в снегу. Несколько человек сопровождения скончалось от переохлаждения. Семью Троцкого перегрузили в сани. Расстояние в 30 километров было преодолено более чем за семь часов.
За перевалом состоялась новая пересадка в автомобиль, который благополучно довез всех троих до Фрунзе, где они были погружены в железнодорожный состав. В Актюбинске Троцкий получил правительственную телеграмму (это была последняя правительственная телеграмма, которая оказалась в его руках), сообщающую, что местом его назначения является город Константинополь в Турции. На все возражения против высылки в Турцию следовали ответы, что сотрудники ОГПУ только выполняют полученные приказы и что скоро прибудет более ответственное лицо, с которым можно будет вступить в переговоры по существу. Ответственное лицо действительно вскоре появилось в поезде, на станции Ряжск. Им был Павел Петрович Буланов, занимавший в это время должность секретаря секретно-оперативного управления ОГПУ
[951]. Буланов подтвердил, что местом депортации Троцких является Константинополь. Он согласился (имея на это соответствующие указания высшего начальства) вызвать в Ряжск для прощания с высылаемыми близких родственников: сына Сергея, его жену Ольгу Гребнер и жену Льва Седова Анну Рябухину. По требованию Троцкого Буланов вел также телефонные переговоры с Москвой относительно страны депортации, или делал вид, что ведет их. Но пункт депортации изменен не был.