Сосредоточив внимание на хозяйственном строительстве в условиях НЭПа и на голоде, на неумении партии и государства справиться с экономическими проблемами, предупреждая, что бедственное положение страны создает опасность нового Кронштадта, Троцкий особое внимание сосредоточил на проблеме бюрократизма, который, по его словам, принимает во внимание не существо дела, а форму. «Партия правящая — не значит вовсе партия, непосредственно управляющая всеми деталями дела!» — восклицал Троцкий
[1178].
В действительности Троцкий, видевший сущность проблемы в росте партбюрократии, ее безнаказанности и произволе, оказался в порочном кругу, в западне. Действительное разделение партийной и государственной власти неизбежно привело бы к частичной утрате партией ее диктаторской функции, а в перспективе могло бы привести к реальному дополнению экономического НЭПа политическим, то есть восстановлению естественного для многих стран государственного механизма с элементами демократии. А этого Троцкий, как и остальные руководители страны, не желал ни в коем случае, ибо такой курс неизбежно привел бы к ослаблению диктатуры и, с течением времени, к падению советской власти. Для партийной номенклатуры было важно сохранение диктатуры партии как системы и удержание власти на личном уровне, чему, собственно, партийную бюрократию научил талантливый учитель Ленин, которого советская власть интересовала ровно настолько, настолько во главе этой власти стоял он сам.
О борьбе за власть между Лениным и Сталиным в начальный период болезни Ленина можно судить лишь по намекам. 4 июня 1921 г. Ленин пишет письмо в Берлин Г.Л. Шкловскому. Это письмо М.И. Ульянова
[1179] характеризует как сообщение Ленина Шкловскому о том, «что под В.И., так сказать, подкапываются. Кто и как — это остается тайной»
[1180]. Впрочем, эту тайну легко разгадать, если посмотреть, кто же в партии именно в этот период поднимается выше всех по иерархической лестнице. Этот человек — Сталин. Историк В.П. Наумов пишет: «Со второй половины 1921 года Политбюро поручает ему вести организационную работу в Центральном комитете. Ему вменялась подготовка пленумов ЦК, сессий ЦИК и другое, то есть по существу он исполняет обязанности секретаря ЦК»
[1181].
23 мая 1922 г. Ленин уезжает в Горки на отдых, и именно там в спокойной нерабочей обстановке у отдыхающего Ленина 25–27 мая случается первый серьезный приступ его болезни, больше всего похожий на инсульт, повлекший частичный паралич правой части тела (руки и ноги) и недолгое расстройство речи. Распространявшиеся сведения, что Ленин был болен прогрессивным параличом на базе сифилиса, отвергались одними врачами, но подтверждались другими.
Троцкий упоминает в своих мемуарах, что ему сообщили о болезни Ленина лишь на третий день: «Гораздо позже, оглядываясь на прошлое, я опять вспомнил со свежим удивлением то обстоятельство, что мне о болезни Ленина сообщили только на третий день. Тогда я не останавливался на этом. Но это не могло быть случайно. Те, которые давно готовились стать моими противниками, в первую голову Сталин, стремились выиграть время. Болезнь Ленина была такого рода, что могла сразу принести трагическую развязку. Завтра же, даже сегодня, могли ребром встать все вопросы руководства. Противники считали важным выиграть на подготовку хоть день. Они шушукались между собою и нащупывали пути и приемы борьбы»
[1182].
Наверное, Троцкий здесь не совсем откровенен. Думается, что он обратил внимание на запоздание сообщения о болезни Ленина сразу же, в конце мая. Другое дело, что, в отличие от Сталина и его сторонников, Троцкий вел себя высокомерно и отчужденно и не был в состоянии создать эффективно действовавшую группу единомышленников или фракцию в высшем партийном руководстве. Хотя порой Троцкий не был чужд обходных маневров и закулисных комбинаций, он предпочитал, как и в данном случае, прямую атаку, открытый бой, в чем, видимо, и была одна из главных причин его поражений. За ним стояли преданные ему партийные, хозяйственные и военные работники среднего звена и некоторые члены ЦК, но они не занимали главенствующих позиций и были в меньшинстве. Определить исход подковерной борьбы эта группа единомышленников Троцкого не была в состоянии. Что же касается армии, то использовать ее для фактического государственного переворота Троцкий и не помышлял. Сравнения его с Наполеоном Бонапартом, обвинения в бонапартизме были очень далеки от реальности. Он допускал возможность борьбы исключительно политическими средствами и оставался верен принципу неприменения военной силы для решения внутрипартийных вопросов. В качестве военного диктатора он себя конечно же не мыслил.
Троцкий вспоминал, что известие о первом инсульте Ленина застало его в постели. Перед этим он ловил рыбу в Москве-реке, поскользнулся на откосе из-за дождя и порвал сухожилие ноги. Ничего серьезного не произошло, но несколько дней наркому предстояло провести в постели. К нему буквально ворвался Бухарин с сообщением: «С Ильичом плохо: удар, – не ходит, не говорит». Троцкий продолжил свой рассказ в несколько фельетонной манере, не слишком уместной, если считать, что Троцкого эта новость должна была огорчить: «Свой рассказ о болезни Ленина Бухарин кончил тем, что повалился ко мне на кровать и, обхватив меня через одеяло, стал причитать: «не болейте, умоляю вас, не болейте… есть два человека, о смерти которых я всегда думаю с ужасом… это Ильич и вы»
[1183].
В июне Ленину разрешили вставать, постепенно он стал сам умываться, относительно поправился
[1184]. Но в верхах партии болезнь Ленина стала сигналом для начала открытой борьбы за власть. 10 июня 1922 г. об этом, в частности, сообщил Серебряков в письме наркому социального обеспечения А.Н. Винокурову
[1185]. Загадочным образом письмо это оказалось в редакции газеты «Таймс» и было переопубликовано (2 августа в обратном переводе с английского) русской эмигрантской газетой «Руль»: «Возвращайтесь, как можно скорее. Дела пришли в такую путаницу, что необходимо будет напряжение каждого нерва для группы, чтобы восстановить ее старое положение… С Ильичеv дело так плохо, что даже мы не можем добиться к нему доступа. Дзержинский и Смидович
[1186] охраняют его как два бульдога от всех чужих и никого не допускают к нему, или даже во флигель, в котором он живет. Я считаю эту тактику бессмысленной, так как она ведет только к распространению легенд и самых невероятных слухов. Еще не совсем ясно, кто эти трое, которые должны составить директорию. ЦИК снял кандидатуру Рыкова. Правда, что Каменев сильно за него борется, но мы хорошо понимаем, что Рыков ему нужен только как ширма, как лояльная креатура. Что касается Сталина, то он решительно отказывается работать с Каменевым, поведения которого в Лондоне он еще до сих пор не забыл. В то же время среди нас закипают семейные ссоры, как раз в момент, когда они нам менее всего нужны. Более всего раздражает меня Радек, занявший таинственную позицию в одно и то же время по отношению к ЦИКу и к нам, в особенности в отношении Троцкого. Он и Склянский всегда вместе… Были слухи, что эти люди создают новое трио, с Троцким во главе, но я думаю, что это все клевета, так как в настоящее время никто не может выступать открыто, кроме Дзержинского, а хваленая популярность Троцкого просто миф…. Все наши глубоко поглощены собственными ссорами и соперничеством и не обращают внимания на мои слова, за единственным исключением Сталина, который, кажется, единственный человек, видящий вещи так, как они есть».