И ударил.
Указательным пальцем свободной руки в солнечное сплетение…
Наверно, если бы в помещении было чуточку посветлее, тренированный до немыслимой твердости кончик пальца с деформированным от набивок ногтем подобно пуле пробил бы нервный узел и желудок, вызвав паралич дыхания, коллапс и внутреннее кровоизлияние. Какая разница, от какой из трех причин умирать?
Но Виктору повезло. Если это можно назвать везением.
Удар пришелся немного выше…
Грудина резко подалась назад, выдавив воздух из легких. Виктора отбросило, словно он действительно напоролся на пулю, а потом приложило спиной и затылком о стену.
И снова пришла боль.
А вслед за ней — голос.
Тот самый, которого так не хватало Виктору в прошлую встречу с учениками Школы.
Пересилив себя, он разогнулся и с усмешкой смотрел на приближающегося японца, который, по всей видимости, собирался исправить свой промах, специально неторопливо, словно клинок меча, занося выпрямленную ладонь для последнего удара…
Голос стремительно нарастал, погребая под собой всё, что было Виктором, будто поток раскаленной лавы, вырвавшийся из жерла вулкана и стремительно заполняющий старое русло, выжженное предыдущими извержениями…
— Ямэ
[34]
!!!
На пути огненного потока выросла плотина, немыслимым образом вогнавшая бурлящий поток обратно в кратер.
Но когда лаве некуда излиться, она уничтожает вулкан…
Сознание Виктора взорвалось белой вспышкой, в пламени которой исчезли стены старого додзё, изумленное лицо японца и черная тень слева от Виктора, единственным окриком вырастившая на пути голоса непреодолимую преграду…
* * *
Он шел среди дымящихся развалин по остаткам асфальтового покрытия, которое совсем недавно было дорогой. То и дело ему приходилось огибать свежие, оплавленные по краям воронки, разбитые, дымящиеся машины, куски кирпичной кладки, вырванные из стен зданий и валяющиеся тут и там… Часто на его пути попадались брошенные в спешке чемоданы, велосипеды, противогазы и другой, никому уже не нужный хлам.
И, конечно, трупы. Или их части, разметанные взрывами снарядов и авиабомб.
Трупы попадались чаще всего. И это было понятно. Последний оплот Империи до конца огрызался остатками выбитых зубов и сломанных когтей, словно загнанная в угол крыса.
Крыса надеялась на оружие, которое ей пообещал тот, кто сейчас восходил на борт японской подводной лодки. Эта лодка должна была увезти его в другую жизнь, где он, возможно, построит другую Империю. Или не построит, а будет просто спокойно жить, сменив имя и внешность, до конца своих дней на золото, которое для него награбили другие.
Крыса не знала, что оружия не будет. Vergeltungswaffen, «оружие возмездия», настоящее оружие возмездия, а не те неуклюжие ракеты, которые в прошлом году испытывали на англичанах, осталось лежать нетронутым.
Его было слишком мало, для того чтобы рисковать.
Проще было рискнуть Империей.
Империю можно возродить.
Уничтоженное абсолютное оружие так и останется уничтоженным навсегда…
Двое русских пехотинцев отдали честь и быстро прошли мимо. Даже если им и показалось странным, что капитан НКВД идет куда-то пешком без сопровождения, свои мысли они оставят при себе. Сяки-но дзюцу, искусство сбрасывания флагов — лучшее средство от воинов противника, когда приходится действовать на их территории. В подразделении «Бранденбург-800» это искусство называли «полной маскировкой».
Оно включало в себя не только переодевание в форму противника, начиная от погон и заканчивая нижним бельем. В голове адепта сяки-но дзюцу должны были быть мысли, соответствующие роду войск и званию, обозначенному на форме.
Потому что ненужные мысли порой рождают лишние слова.
И еще потому, что у противника тоже могут найтись Мастера искусства харагэй, позволяющего общаться не произнося слов…
Из-за угла полуразрушенного здания навстречу Мастеру шагнул человек, отряхивая с погон старшего лейтенанта Красной Армии мелкую известковую пыль.
«А вот и достойное сопровождение», — подумал Мастер.
Человек, шедший ему навстречу, был лучшим. Сначала на ускоренных курсах абвера в Бад-Шандау на Эльбе, а после — в главном учебном центре батальона «Бранденбург» в местечке Квенцгут, расположенном на берегу живописного озера Квенц, служившего полигоном для водолазов и ныряльщиков, а также могилой для неудачников и провинившихся. Обглоданные озёрными тварями скелеты на дне озера были хорошим напоминанием для остальных.
Но штурмбанфюреру Граберту не нужны были напоминания.
«Он был бы хорошим самураем, если б родился в Японии» — часто думал Мастер. Сильный, ловкий, исполнительный и до фанатизма преданный делу Рейха. Кого еще мог послать Адольф для того, чтобы удостовериться, всё ли сделано должным образом, как не лучшего ученика Мастера?
Похоже, в этой стране Граберт был единственным, кому Мастер мог доверять. Эманации почтения, уважения и благодарности не скроешь и не подделаешь. И эти эманации были невообразимо яркими в те моменты, когда у Граберта получался новый этап в овладении миккё
[35]
. Во время церемонии награждения его Рыцарским крестом они были гораздо слабее.
Вот и сейчас от него исходила та же волна истинно самурайского почтения воина к Учителю.
«Пожалуй, неплохо было бы взять его с собой в Японию, — подумал Мастер. — Хотя… можно ли доверять белым даже в тех случаях, когда они видят в тебе бога?»
Ответа на этот вопрос Мастер не знал до сих пор…
Вместо поклона Граберт приложил руку к козырьку фуражки.
— Здравия желаю, товарищ капитан.
«Приветствую, Учитель» — промелькнуло в голове Мастера.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант.
«Приветствую, Ученик».
Обмен словами — элемент полной маскировки. Обмен мысленными образами, непонятными для противника, — элемент обычной работы Мастеров стихии Ветра.
На безымянном пальце левой руки Граберта Мастер заметил серебряное кольцо с изображением мёртвой головы и руны «Зиг» — символа победы, который также защищает его владельца от духов и оборотней.
«Одно из двух. Либо парень сильно отличился, удостоился одной из высших наград
[36]
и теперь не может с ней расстаться, нарушая маскировку, либо в последнее время онрё
[37]
стали слишком сильно ему надоедать и магия Смерти — единственное, на что он может надеяться».